для практического осуществления акции потребуется больше, чем предусматривалось сначала. Тем более что, как и предвидела Сара, за ее домом было установлено круглосуточное наблюдение.
У Сары имелось достаточно веских оснований полагать, что руководит теми, кто за ними следит, де Меневаль. Из своих источников, а может — и из личного опыта (сведениями о происхождении информации подобного рода она с Жюльеном не делилась) ей было известно, что виконт — один из самых доверенных секретных сотрудников Фуше.
Однако основной помехой для осуществления плана было отсутствие координации между агентами, не успевавшими вовремя передавать информацию о передвижениях императора, который до последнего момента никого не извещал, куда и каким маршрутом отправляется. Учитывая это, Сара пыталась уговорить Жюльена отказаться от роли исполнителя, но в конце концов он ее переубедил.
— У тебя есть личные мотивы? — спросил она.
— Это моя судьба, — ответил он, не вдаваясь в подробности.
И больше к этому разговору они не возвращались.
Согласно сведениям, добытым Огюстом, император входил в свой рабочий кабинет в шесть утра и продолжал трудиться до вечера. Ежедневно, изо дня в день. Когда же что-то нарушало привычную рутину, Жюльену об этом доносили слишком поздно, в лучшем случае — через несколько часов. Ничуть не помогло и то, что поначалу казалось неожиданной удачей: ввиду отсутствия придворной жизни Наполеон перенес резиденцию из Тюильри в относительно небольшой Елисейский дворец. Однако полиция и ее секретные подразделения, судя по всему, были в состоянии повышенной готовности.
Однажды император вдруг нагрянул в легендарный Мальмезон — дворец, где он жил с Жозефиной, когда состоял с ней в браке. Чтобы прибыть туда к девяти утра, Бонапарт выехал из Парижа в семь вечера. Но уникальный шанс упустили, поскольку о поездке Жюльен узнал… на следующие сутки.
Значительно более предсказуемы были шаги Наполеона в сфере политики. В международных делах он бросил все усилия на то, чтобы добиться мира, внутри страны демонстрировал готовность к общению с представителями любых кругов. Например, пригласил Бенжамена Констана составить новую конституцию. Еще недавно один из самых яростных хулителей Бонапарта, Констан с удовольствием принял лестное предложение.
Однако Европа единодушно отвергала мир с узурпатором. Наполеон использовал серьезные рычаги влияния, чтобы привлечь на свою сторону того, кого ему более всех недоставало, — Талейрана. Но бывший его министр находился теперь в прекрасных отношениях с королем, а значит, стал опасным противником, чьи хитроумные ходы подчас не могли разгадать даже его нынешние соратники. Что же касается Меттерниха, фактического правителя Австрии, то он даже не удосужился распечатать конверт с письмом Наполеона и в таком виде вернул послание. Письма, которые император без устали писал своей супруге Марии Луизе и сыну, все до единого перехватывались, не доходя до адресатов.
Наполеон занялся фортификационными мероприятиями и реорганизацией армии. На горизонте замаячил призрак неминуемой кровавой войны. Союзники не собирались отказываться от вторжения во Францию, и катастрофу могло предотвратить только чудо.
В тот вечер Жюльен просматривал у себя в кабинете последние донесения, когда в дверь постучали.
— Войдите, — сказал он.
На пороге стоял Огюст, который был в жилетной тройке, а перед ним — в не менее элегантной одежде — подросток лет тринадцати. Жюльен оставил перо в чернильнице и, скрестив руки на груди, с любопытством оглядел парнишку. Плутоватые глаза, лицо со следами оспин… В костюме он чувствовал себя явно неловко, стоял неспокойно, двигался неуверенно. Не вязалась с благородным одеянием и обувь — грубые, нечищеные башмаки.
— Привет, вот и мы! — радостно, словно солдат, вернувшийся домой из похода, возвестил Огюст.
— Я вижу, — сдержанно кивнул Жюльен, который никого не ждал.
Если б не кое-какие детали в поведении младшего персонажа, эти двое вполне сошли бы за добропорядочных отца и сына. Хотя, подумалось Жюльену, его другу возможность подобных отношений вряд ли приходила когда-либо на ум.
Огюст легонько ткнул парнишку локтем в спину и произнес:
— Расскажи-ка господину, что ты рассказывал мне.
Парень скорчил недовольную мину, почесал себе ногу ниже колена, затем неожиданно с врожденной грацией провел рукой по волосам.
— Ну же, перестань артачиться, давай, говори, — Огюст хитро улыбнулся и наградил упрямца новым тычком.
На сей раз тот не остался в долгу и, разразившись громким хохотом и оставив в стороне приличия, двинул Огюста локтем в живот.
— Уж и не знаю, чего здесь такого важного, — начал парень. — Я ведь рассказал это просто так. Думал, можем посмеяться вместе.
Огюст стряхнул с рукава несуществующую пылинку и укоризненно глянул на своего юного спутника, который, совершенно осмелев и развеселившись, залепил ему кулаком в плечо. Однако Огюсту это показалось ужасно смешным.
Жюльен склонил голову набок и выгнул бровь дугой. Ему еще не доводилось видеть своего друга в состоянии расшалившегося школяра, и он приготовился досмотреть сценку до конца. Огюст, вдоволь насмеявшись, перевел взгляд на Жюльена, тут же посерьезнел и, как бы извиняясь, пояснил:
— Этот юноша разгружает мешки с картошкой на кухне Елисейского дворца, — и понизив голос, вновь обратился к парню: — Ну, рассказывай!
— О бритье, что ль?
— Ну же! — подтвердил Огюст полушепотом.
— Да чего там… Хорош император, который сам скоблит себе физиономию, — изрек парень, глядя на Огюста, который подбадривал его жестами. — У него нет ни цирюльника, ни слуги-брадобрея, который бы его побрил. Вот так! Ему пособляет только этот… Рустам, ну, мамелюк, телохранитель. Держит ему зеркало. Тоже мне, император! Дошел до того, что бритвы выписывает из Англии, с перламутровой ручкой… Говорит, дескать, тамошняя сталь лучше французской. Да где это видано! Чтоб император брился не нашенской, а вражеской бритвой! Дворцовые кухарки — они обычно рта не закрывают, — по секрету рассказали мне про эту его привычку: мол, он лучше сам изрежется английским железом, чем позволит руке француза перерезать себе глотку! — и рассмеялся своей же шутке.
— Как тебе рассказ? — спросил Огюст. — Не интересно разве? — И, видя, что Жюльен облокотился на стол и принялся барабанить кончиками пальцев, поторопился объяснить: — Вообще-то я пообещал этому молодому человеку показать дом своего друга, прежде испросив у него разрешения. Ты позволишь?
— Конечно, — ответил Жюльен, не меняя положения рук, и когда они уже переступали порог, крикнул вдогонку: — Огюст, одну минуту!
Огюст что-то сказал парнишке, успевшему выйти в коридор, с улыбкой вернулся в комнату и затворил дверь.
— Откуда те бритвы? — поинтересовался Жюльен.
— Из Бирмингема, — вспомнил Огюст.
— Жаль, война совсем близко. Посылка из Англии вызовет, конечно, подозрения. Но нет худа без добра: бритвы надо заказать нашим умельцам. Сейчас, по-моему, подходящий момент для перехода на бритье французской сталью, как ты считаешь?
— Разумеется. Это будет патриотично.
— Мастерская производителя на всякий случай пусть находится как можно дальше от Парижа. Незачем давать им время для наведения справок. Лезвия должны быть из лучшей стали, рукоятки — из перламутра высшего сорта. Наши бритвы должны стать подлинным шедевром. Чтобы английские не выдерживали с ними сравнения. А в остальном положимся на гордыню Бонапарта.
— Все будет исполнено, как ты говоришь.
— Действовать следует быстро. Деньги — скажешь изготовителю — не проблема. Половину заплатим вперед. Готовый заказ сюда не присылать ни под каким видом. Насчет адреса получателя нужно подумать, но лучше, чтобы это было за пределами Парижа.
