— Так оно будет надежнее.
— Огюст, — Жюльен понизил голос, — идея переодеть его, — он кивнул на дверь, — прекрасная уловка, чтобы не привлекать к себе внимания.
— Правда? Но ему-то я объяснил иначе. Сказал, что в дом, куда мы идем, принято приходить в костюме. Так что не думаю, чтобы за нами следили, — с победным видом произнес Огюст.
— Но кое-чего ты не учел. — И поняв по застывшей гримасе на лице друга, что тот не понимает, о чем речь, уточнил: — Ты упустил из виду обувь… На нем его старые башмаки.
Не скрывая досады, Огюст повернулся на каблуках и исчез за дверью.
Через несколько дней виконт де Меневаль получил у себя в особняке на Сент-Оноре короткое письмо. Скорее — записку, в которой его приглашали принять участие во встрече. Указывались время и место, где она состоится, а также — ее цель. Внизу, рядом с подписью, стояло ненавистное имя. Жиль не раздумывал ни минуты. Отдал соответствующие распоряжения агентам, наблюдавшим за домом Жюльена, и на следующее утро спозаранку отправился в карете по приведенному в записке адресу.
Жиль прежде избегал эту улицу, и сейчас, выйдя из коляски, почувствовал, как в глубине его практически бесчувственной души что-то защемило. Входная дверь была приоткрыта. Он толкнул ее, скрипнули давно не смазывавшиеся петли…
Внутри все было как прежде — как десять и пятнадцать лет назад. Дом будто законсервировали, а вместе с ним — воспоминания, что хранили его стены. Все те же прихожая, лестница, светильники… Только везде толстым слоем лежала пыль, да в застоявшемся воздухе пахло нежилой сыростью. Жиль вдруг поймал себя на мысли, что все это похоже на дурной сон, и словно собираясь бежать от наваждения, обернулся к двери. Его даже всего передернуло, но он тут же взял себя в руки и, опираясь на трость, направился в цокольный этаж.
Внизу горел яркий свет. Жюльен, в черном сюртуке и рубашке с белым жабо, на котором четко выделялся серебряный медальон, сидел на стуле и пристально смотрел на спускавшегося по лестнице человека с тростью.
— Не думал, что тебе хватит смелости прийти, — не вставая с места, произнес Жюльен. — Страх — веская причина для неявки.
— Это почему же я должен бояться ублюдка без роду и племени? Кстати, предупреждаю тебя — дом со всех сторон окружен, — возразил Жиль голосом, в котором тем не менее слышалась тревога, и вынув носовой платок, смахнул им пыль со стула, прежде чем сесть.
— Не дай я обещания твоему отцу, с тобой все уже было бы кончено.
— Мой отец… — вздохнул Жиль и положил платок в карман. — Он хоть умер как настоящий отец — с именем своего сына на устах.
— Ты ошибаешься, Жиль. Он умер несколько позже.
— Пусть так, не вижу, что это меняет. Однако, полагаю, Безымянный, ты пригласил меня не для того, чтобы предаваться воспоминаниям. Или теперь я тоже должен величать тебя «мсье Ласалль»?
— Как у тебя поднялась рука совершить это чудовищное злодеяние?
— Справедливое возмездие ты называешь чудовищным злодеянием? Вообще-то семейные проблемы, конфликты между представителями разных поколений, — это не твое дело. Но так и быть, я удовлетворю твое любопытство. — Жиль устроился на стуле поудобнее, расправил кружевные манжеты. — Перед бурным завершением нашей последней встречи старик сообщил мне, что половину состояния оставляет тебе. Какого состояния? Впервые я слышал от отца, что он, оказывается, богат. Думаю, это признание немало изумило бы мою покойную мать. Однако предчувствие неминуемой смерти, по-видимому, настраивает на исповедь, даже если приходится признаться родному сыну в убийстве его матери. Короче говоря, старик сознался, что не только обманул свою жену, обрек ее на нищенское существование, но и отравил ее. Тебе это не кажется достаточным основанием для вынесения смертного приговора?
Выдержав паузу, Жюльен сказал:
— В доказательство доброй воли я в этот дом, некогда бывший твоим, пришел один. И на встречу с тобой, чтя память Виктора Муленса, явился безоружным.
В подтверждение сказанного он положил на стол руки открытыми ладонями вверх. Затем взял лежавший рядом свиток, перевязанный шелковым шнурком. Развернув бумаги, перелистал документ и протянул его Жилю:
— На, ознакомься!
Жиль алчным взглядом впился в текст. Через оконце под потолком, как в былые времена, пробивались косые лучи дневного света. Жюльен тем временем расхаживал вдоль полок, кончиками пальцев водил по заросшим пылью колбам и мензуркам. Здесь все было связано с Виктором, каждая мелочь рождала воспоминания о нем, повышая давление в котле ненависти, кипевшем в груди у Жюльена. Как бывает в схватке не на жизнь, а на смерть, в душе его не осталось места милосердию. В какой-то миг он вдруг почувствовал, что к его ненависти примешивается ностальгия, а на глаза наворачиваются слезы. Понял — надо срочно взывать о помощи к своенравным богам Гран-Перл, иначе он бросится сейчас на Жиля и голыми руками свернет ему шею.
— Негодяй! — молвил Жиль, глубоко потрясенный смыслом прочитанного. — Обладая таким богатством, он заставлял нас жить в нужде!
— Ты в нужде никогда не жил. У тебя было все, что только может пожелать ребенок.
— Ты прав, — он поднял глаза от завещания. — Мы были обеспеченными буржуа. И рос я не в борделе, меня не воспитывали шлюхи, все это так. Мне никогда не приходилось спать на конюшне, и всегда было кому ночью заботливо поправить на мне одеяло… Так что красть чужого отца мне было ни к чему.
Жюльен сделал вид, будто продолжает осматривать содержимое полок, и ограничился коротким замечанием:
— Он знал тебя, как никто другой. И не говорил тебе о своем состоянии, потому что всегда тебя боялся.
— Он украл то, что должно было принадлежать нам. Деньги и все, что на них можно купить, все, чего мы достойны: удобную и красивую жизнь, уважение, власть… Я желаю получить наследство своего отца! Разумеется, целиком. И без проволочек!
— Ты совсем ничего не понял, — по-прежнему не оборачиваясь, сказал Жюльен. — Он оставил часть принадлежавшего ему состояния своему сыну, а не виконту де Меневалю. И для вступления в право наследования должен явиться Жиль Муленс.
— Этот человек, — Жиль бросил бумаги на стол и сжал кулаки, — этот человек мертв! Но и ты, и я, — мы-то ведь знаем, что я жив!
— Почитай внимательно, — Жюльен резко повернулся на каблуках и подбородком указал на завещание. — Твой отец все хорошо продумал и предусмотрел. В случае возвращения его без вести пропавшего сына тот наследует половину. В противном случае все отходит Жюльену Ласаллю, причем для этого даже не требуется официально подтверждать смерть Жиля Муленса. Таким образом, перед тобой дилемма: либо ты получаешь половину наследства, но для этого тебе придется признать свое настоящее имя и совершенные тобою преступления; либо продолжаешь оставаться под именем Меневаль, а следовательно, наследство в полном объеме переходит в мои руки. Хочу также заранее уведомить тебя, что если будет официально объявлено о смерти Жиля Муленса, я передам его часть наследства в дар госпиталю Сальпетриер.
Жиль углубился в содержание документа, а когда закончил, небрежно отбросил его на стол и разразился смехом. Затем, с силой упершись руками в подлокотники стула, порывисто встал, взял трость и прошипел:
— Ты окончательно сошел с ума! Ты, укравший у меня отцовскую любовь, сейчас хочешь украсть еще и наследство? И полагаешь, что я допущу такое? В последний раз предупреждаю: если ты добровольно не отдашь мне то, что является моим, рано или поздно я возьму это сам! Так что давай договоримся…
— И речи быть не может ни о каком договоре! — Жюльен впервые за все это время повысил голос и, глядя в упор на Жиля, от которого его отделял стол, завершил свою мысль: — Я — человек неблагородных кровей, но с шакалами в сговор не вступаю.
— Отлично! — Жиль пронзил его таким взглядом, как будто метнул нож. — Да, чуть не забыл, — добавил он со вздохом и, изображая улыбку, продолжил: — Твоя подружка замечательная барышня. Но уж
