приметы надвигающейся беды разбросаны повсюду, а я достаточно опытна в политике, которая есть не что иное, как искусство видеть эти приметы. Безумные крики и огонь на улицах, вот что нас ждет, Реймонд. А вслед за смутой хлынет кровь, камни станут падать с небес, и глупцы и насмешники будут повержены. Самодовольство и благодушие этой страны под рев толп протащат по улицам, залитым кровью, и вот тогда она наконец вернет себе первозданную чистоту, которая была ей присуща много лет назад, когда отцы- основатели нашей республики — да будут благословенны их имена! — дали ей жизнь. И когда этот день придет, и мы очистимся от липкого ила забвения, избавимся от расточительности, заблуждений, греховности, преступности, эгоизма, нечестности — и избавить нас от всего этого может Джонни, только Джонни! — ты преклонишь колени передо мной, и возблагодаришь меня, и будешь целовать мои руки, подол моей одежды, и отдашь мне всю свою любовь, и то же самое сделают все люди нашей бедной, запутавшейся, ослепшей страны.
Реймонд накрыл ладонью ее руки, лежащие на постели. Внезапно ему стало ужасно жаль их обоих, и это каким-то образом смягчило его. Он совершенно не понимал, какие чувства владеют матерью, и это глубоко взволновало его.
Два дня спустя, сразу после того, как Реймонд со все еще загипсованной ногой пообедал у себя в комнате в «Свардоне», к нему пришли Зилков и американский оператор, принесли колоду игральных карт и дали детальные инструкции, как именно он должен убить Холборна Гейнеса. Произойти все должно было этой ночью, в три сорок пять. Гейнес жил в многоквартирном доме, один. После того, как в час ночи ночной сторож уходил, в доме продолжал работать лифт. Швейцара не было. У Зилкова имелись ключи от подъезда и от квартиры Гейнеса, располагавшейся на девятом этаже. Согласно карандашному наброску она состояла из трех комнат и ванной. Предполагалось, что Гейнес будет в спальне, где Реймонд и задушит его; это был самый простой способ, при условии, что жильцы соседних квартир ничего не услышат. Зилков добавил, что «Реймонд должен взять себе за правило, раз и навсегда, что в случае, если кто угодно, повторяю, кто угодно, заметит его в процессе выполнения задания, этот человек или эти люди должны быть уничтожены». Теперь Зилков сам беспокоился о том, чтобы свести риск к минимуму и, желая убедиться, что Реймонд все понял правильно, попросил американского оператора повторить инструкции.
И вот время пришло. Мистер Гейнес был один, но не спал, хотя расчет делался именно на это, так Реймонду было бы проще и спокойнее. Мистер Гейнес читал в постели, в постели с пологом, на четырех столбиках, с девятью мягкими подушками, подоткнутыми под спину и плечи. Он посмеивался, читая многопудовые секретные отчеты от шефов своих бюро в Вашингтоне, Риме, Лондоне, Мадриде и Москве. Окна были плотно закрыты, и точно так же, как в офисе на полу рядом с постелью стоял включенный обогреватель; и это в июле!
Открывая дверь квартиры, Реймонд сбил высокий бумажный экран, который мистер Гейнес ставил перед открытой дверью в летнее время. Падая, экран задел висящую на стене картину; она с грохотом рухнула на пол. Теперь, несомненно, хозяин квартиры насторожится, и Реймонд выругал себя за этот промах, понимая, что ему предстоит объясняться с мистером Гейнесом.
— Какого черта? — пронзительно крикнул мистер Гейнес.
Реймонд покраснел от смущения. Это было совершенно новое чувство для него, и, пожалуй, мистер Гейнес единственный мог вызвать в нем это чувство, потому что в его присутствии Реймонд всегда ощущал себя беспомощным, неуклюжим и благодарным одновременно.
— Это я, мистер Гейнес. Реймонд.
— Реймонд? Реймонд? — чувствовалось, что мистер Гейнес ушам своим не верит. — Мой помощник? Реймонд Шоу?
В этот момент Реймонд возник в дверном проеме, в аккуратном черном костюме, темно-серой рубашке, черных ботинках и черных перчатках.
— Да, сэр, — ответил он. — Я. Простите, что побеспокоил вас, мистер Гейнес.
Мистер Гейнес разгладил пальцами пижаму.
— Не подумай ничего такого об этой легкомысленной пижаме, — раздраженно сказал он. — Она принадлежала моей жене. Самая теплая вещь, какая у меня есть. Лучше не придумаешь для чтения в постели.
— Не знал, что вы были женаты, мистер Гейнес.
— Она умерла шесть лет назад, — внезапно охрипшим голосом сказал мистер Гейнес, однако тут же опомнился. — Но… Но… Какого черта ты здесь делаешь… — Он перевел взгляд на стоящий на ночном столике будильник. — …В десять минут четвертого утра?
— Ну… Я… Уф…
— Господи, Реймонд, только не говори, что ты пришел сюда что-то со мной обсудить! Я надеюсь, ты не собираешься мне поведать о своих сердечных страданиях, излить подробности какой-нибудь безответной любви или чего-то в этом духе?
— Нет, сэр. Понимаете…
— Реймонд, если ты вдруг решил уволиться по какой-то причине… обстоятельство, о котором я очень сожалел бы… что мешало тебе оставить на моем столе маленькую записку по этому поводу? Терпеть не могу глупой болтовни! Мне казалось, я объяснил тебе, что не имею склонности к разговорам.
— Да, сэр. Мне очень жаль, мистер Гейнес.
Внезапно мистер Гейнес, по-видимому, вспомнил что-то важное. Он поднял левую руку и ткнул ею в сторону двери. Венчик белых волос пушился вокруг его головы, и в этот момент он немного напоминал древнего Санта-Клауса.
— Как ты сюда попал? Я же запер дверь на замок.
— Они дали мне ключи.
— Кто дал?
— Люди в больнице.
— В какой больнице? Но… зачем? Зачем они дали тебе ключи?
Реймонд медленно обошел вокруг постели и остановился возле мистера Гейнеса, глядя вниз на утонувшего в постели старика. Его охватила робость.
— Реймонд! Ответь, мальчик мой! Кто они?
Это оказалось совсем нетрудно, поскольку мистер Гейнес был человек старый и физически слабый. Реймонд из чувства привязанности и благодарности к нему использовал всю свою немалую силу, чтобы умертвить друга по возможности быстро. Сначала перед уходом он выключил свет, но потом включил его снова, сообразив, что, оставив комнату в темноте, не сумеет добраться до входной двери.
Реймонд прошел четыре квартала на запад и только потом, в районе Лексингтон-авеню, подозвал такси и вышел в трех кварталах от «Свардона». Он проник в санаторий через подвальную дверь, вернулся в приемный покой и показал пропуск советскому капралу в комбинезоне. Тот, не говоря ни слова, схватил Реймонда за горло левой рукой и не отпускал до тех пор, пока тот дважды не ткнул его пальцем, указывая на пропуск. Когда он вернулся к себе в комнату, там его ждал американский оператор.
— Не спится? — тоном светской беседы спросил Реймонд. — Уже почти половина пятого.
— Я здесь с целью убедиться, что с тобой все в порядке, — ответил оператор. — Спокойной ночи, Реймонд. Я пришлю медсестер, чтобы они забинтовали тебя снова.
— Опять этот гипс?
— Гипс должен оставаться, пока ты здесь. Трудно сказать, кто может наведаться к тебе теперь, когда мистер Гейнес мертв.
С этими словами оператор ушел. Во мгновенье ока сестры раздели Реймонда и перевязали его.
Прежде чем Реймонд покинул больницу, у него побывали еще два посетителя. Первым был Джо Давни, ведущий редактор «Дейли пресс». Он зашел сразу после похорон мистера Гейнеса и предложил Реймонду вести постоянную колонку в газете, что означало прибавку к жалованью двести долларов в неделю для Реймонда и экономию в триста долларов в неделю для газеты, поскольку, естественно, они не считали правильным с самого начала предлагать Реймонду ту ставку, на которой закончил свою карьеру мистер Гейнес, бывший политическим обозревателем на протяжении двадцати шести лет. Ему также предложили пятьдесят процентов капитала агентства, в результате чего газета экономила еще больше,
