Юджина Роуз находилась на гастролях в Бостоне, с новым музыкальным шоу Джастина «Карта Звездного Неба». На это название создателей шоу, кстати, вдохновило пособие, выпущенное Национальным Географическим Обществом два года назад. Марко планировал присоединиться к Рози на следующий день. Они без конца разговаривали по телефону, не считаясь с временем суток. Их планы как можно скорее пожениться не претерпели изменений, и они по-прежнему производили впечатление пары, пребывающей в убеждении, что в этом, казалось бы, столь густо населенном мире, кроме них, не существует никого.
Наступил канун Рождества. Реймонд пригласил Марко на ужин. Он сообщил также, что предложил Чанджину взять выходной, но тот отказался. Это потому, отвечал Марко, что Чанджин, скорее всего, буддист, и как таковой Рождество не празднует. Реймонд на это возразил, что Чанджин, по его мнению, вовсе не буддист, потому что в кладовой и на кухне повсюду валяются евангелистские книжонки, а сам Чанджин беспрерывно улыбается. Марко такой поворот разочаровал, потому что опрокидывал его планы послать Чанджину поздравительную открытку, в ответ на что тот, будь он действительно буддистом, должен был послать ответную открытку ко дню рождения Будды — или потерять лицо.
Марко появился в квартире Реймонда в семь вечера с парой бутылок холодного шампанского. Завтрашнее похмелье заранее усугублялось тем фактом, что у Реймонда в холодильнике уже были заготовлены еще две бутылки этого напитка. Решив, что к еде они перейдут попозже, друзья расположились в кабинете Реймонда, у широкого окна, и тут, словно специально для них и по случаю праздника, пошел снег. Тихо сыпались крупные хлопья, точно подарок от самого Санта-Клауса; эх, что бы тому подарить людям мир на Земле!
После двух бокалов золотистых пузырьков Реймонд наклонился и вынул из-под стула, на котором сидел, большой, упакованный в подарочную бумагу, сверток.
— Веселого Рождества! — сказал он. — Хорошо, что ты есть.
В устах Реймонда это прозвучало трогательнее, чем в устах любого другого человека. Потому что ведь Реймонд был изгоем, одиноким путником во времени и пространстве. Его окружал непроницаемый космический мрак, и единственным — кроме Джози — существом, для которого Реймонд существовал, был Марко.
Марко снял элегантную, синюю с золотом, обертку, и его взору предстал трехтомник «Военной истории Западного мира» Фуллера, в переплете из мягкого сафьяна. Переложив книги в одну руку, другой Марко похлопал смущенно улыбающегося Реймонда по плечу. Потом положил трехтомник на стол и сунул руку в карман брюк.
— И вам, молодой человек, тоже веселого, веселого Рождества! — С этими словами он протянул Реймонду длинный плоский конверт. Медленно, гадая о содержимом, Реймонд принялся его распечатывать.
— Секундочку! — воскликнул Марко. Он ринулся к проигрывателю, порылся в альбомах и вытащил пластинку с записями рождественских гимнов. Проигрыватель одарил их сладкоголосым «Мы три волхва с Востока». — Теперь можно открывать.
Распечатав конверт, Реймонд обнаружил подарочный сертификат на сумму в пятьдесят долларов, для отоваривания в «Деликатесах Гитлица» на Бродвее. С подарком в руках, Реймонд улыбался своей неизменно трогательной улыбкой, а из слов старого гимна ткался в воздухе невидимый морозный узор:
Марко подумалось об их собственных восточных мудрецах: Гомеле, Березине и этом древнем, как мир, китайце, вручившем Реймонду пистолет, чтобы тот убил Бобби Лембека.
Реймонд произнес:
— Какая прелесть! Кроме тебя, никто бы не додумался сделать мне такой замечательный подарок. Это… одним словом, это просто здорово, вот как.
Довольные — каждый тем, что сделал подарок другому — они снова уселись. Посмотрели шоу, послушали музыку, допили первую бутылку и окончательно исполнились духом Рождества. Откупоривая вторую бутылку, Реймонд произнес ровным голосом:
— Муж Джози умер.
— Да ну? — Марко резко выпрямился на стуле. — Когда?
— На прошлой неделе.
— Откуда ты знаешь?
— Мать сказала. Она распорядилась, чтобы в посольстве присматривали за Джози. Они ей и сообщили.
— И что ты теперь намерен делать?
— Я уже виделся с сенатором Джорданом. Мы в неплохих отношениях. Сначала, правда, пошло туговато, потому что мать наплела им обо мне бог весть что, типа, что я извращенец, и все такое. И что, дескать, надо беречь Джози от меня. Но в каком-то смысле от встречи со мной ему было не уйти, потому что он политический деятель, а я журналист. Вскоре, после того, как мы сошлись во мнениях относительно того, что за чудовище моя мать, мы хорошо поладили, даже подружились. Я спросил сенатора, может, я могу чем-то ему помочь. У нашей газеты в Аргентине ведь есть офис. Но Джордан решил, что самое лучшее — это подождать и дать Джози возможность прийти в себя. Позже, сказал он, если она по-прежнему не захочет возвращаться домой, возможно, мне стоит поехать туда и забрать ее. Или, по крайней мере, навестить Джози и поинтересоваться, не хочет ли она уехать. Вот так.
— И что, твоя мать больше ничего не имеет против Джози?
— Нет.
— Поворот довольно крутой.
— Постарайся не смеяться — и я тоже постараюсь — но в том-то вся соль. Именно что крутой поворот. Отец Джози очень выдвинулся в своей партии, стал заметной фигурой в Сенате. Мать раньше всех поняла, откуда ветер дует, и пустилась во все тяжкие, чтобы с ним подружиться. Но Джордан ее энтузиазма не разделяет, вот она, видимо, и решила, что если не удается привлечь его на свою сторону, то можно, по крайней мере, исключить из числа врагов, женив меня на его дочери. Ей, конечно, невдомек, что никто лучше меня не в состоянии настроить сенатора Джордана против нее и Джонни — не считая, конечно, самих этих обаяшек.
— Ну и женщина. Будь она моей женой, я бы, наверное, уже был генералиссимусом. Самое меньшее.
— Да уж.
— Значит, если вы с Джози поженитесь, твоя мать не будет против?
— По крайней мере, так мне позволено думать.
— А отчего умер муж Джози?
— Хороший, леденящий душу вопрос. Случилось следующее: он был сражен неведомой рукой во время случайно вспыхнувшего мятежа в городе под названием Тукуман. Он был агрономом.
— Какое отношение агрономия имеет ко всему этому?
— Никакого, просто он оказался там, а не в Буэнос-Айресе с Джози.
— Ты уже написал ей?
Реймонд бросил взгляд за окно, где царили снег и ночь, и отрицательно покачал головой.
— Если хочешь, я помогу тебе с письмом.
— Помоги, — просто отозвался Реймонд. — Сам я не в силах. Даже начать не в силах. Я так много
