реки, где за лугами чернел высокий лес, отчасти ему знакомый, так как уже несколько лет подряд он ходил туда за черникой, земляникой и малиной, а по осеням — за грибами.
Сеня много раз слышал о чудесных свойствах цветов папоротника, распускающихся как раз в эту ночь. Он решил непременно увидеть, как расцветает это волшебное растение, а, если удастся, то и овладеть его огненным цветом. Набрав на росистом лугу двенадцать трав и положив их за пазуху, окаймлённой кустами дорогой добрался он до леса. Там было тихо. Только вершины деревьев чуть-чуть колыхались, словно передавая друг другу шепотом какую-то тайну.
Сонная птичка выпорхнула испуганно из мокрых кустов, сквозь которые пробирался Сеня. Что-то вроде ежа или мыши пробежало почти у самых его ног, заставив Сеню вздрогнуть от неожиданности. Далеко-далеко, вероятно у самого Черного Оврага, не то Леший, не то филин протяжно и угрожающе кричал: 'У-у-у-у!' Но Сеня, несмотря на замирание сердца, опираясь на длинную палку, решительно шеи по чуть светившейся в темноте, извивавшейся между деревьями и кустами тропинке, по направлению к Круглом Поляне…
Он шел туда не один. Деревенские знахарки, Аниска и Праскуха, независимо одна от другом и даже без уговора, тоже отправились в лес. Старая Праскуха интересовалась, впрочем, больше корнями и травами, которые надо было собирать как для целебных, так и для волшебных надобностей. Аниска же, пренебрегая упорным трудом зелейщицы, нарвала лишь и завязала в передник двенадцать цветов, с целью положить их себе под подушку и увидеть с их помощью будущее. Главным образом молодой ведунье хотелось узнать, обманет или не обманет ее Некто, посещавший Аниску не то во сне, не то наяву в ночном темноте и проникавшим сквозь печную трубу в виде огненного змея. Этот некто обещал пригожем колдунье счастье и сладкое, полное всякого довольства существование. Аниске хотелось уехать, разбогатеть, прочь из деревни, где ее дразнили хвостатою ведьмою (хвоста же у нее не было), упрекали за выдаиванье коров и возводили на нее обидные небылицы. Больше всего возмущало молодую чародейку приписанное ей рождение на свет бледно-зеленого болотного бесенка, убитого Лешим, выкинутого из омута водяным и найденного в прибрежных тростниках деревенскими ребятишками. Возможно, что в последнем обидном слухе не обошлось без влияния враждовавшей с Анискою другом ведьмы — Степаниды… Молодая, чернобровая, никого и ничего не боявшаяся (за исключением той же Степаниды) Аниска, уповая на некоторую близость свою с нечистого силой, твердо решила овладеть цветком папоротника и, как только смерклось, задворками проскользнула на дорогу, ведущую в лес.
Опираясь на клюку, еще раньше ее вышла туда же Праскуха.
Старая зелейщица была уже на прилегающих к лесу полях. Она то и дело останавливалась на пути, смотрела по сторонам и нагибалась для выкапывания кореньев и срывания трав, помещаемых в объемистый мешок и плетеную кошелку… Так как Праскуха свернула с дороги и ушла, собирая зелья, далеко в поле, то спешившая попасть в лес Аниска обогнала ее, даже не заметив снаружи.
Лес был уже полон празднично настроенной нежитью и нечистью. Вся она, следуя установившемуся уже много тысячелетий обычаю, доходившему еще до тех времен, когда даже кусты и деревья гуляли на Ярилину ночь, собиралась обыкновенно посмотреть, не расцветет ли где огненно-яркой звездой волшебный папоротник, приманить, если удастся, на это место живого человека, сорвать его руками чудесный цветок и приобрести таким путем могущественную власть над тайными силами природы. Никто не помнит, чтобы столь трудное дело кому-либо удавалось в этих местах. Но особенно русалки из года в год шли Ярилиной ночью в лес, где шептались в шуме вершин и шелесте листьев, обнимая друг друга, души деревьев. Порой водяницам чувствовалось что-то родственное в этом шепоте. Они останавливались, держась за руки, вглядывались в словно прикованные к определенному месту неясные очертания воздушных девичьих тел, колеблющихся вместе с древесными вершинами при дыхании ветра. Старшие русалки передавали сестрам, что древяницы собираются иногда в пору весеннего цветения ветвей на лесные поляны и водят там с венками на головах, просвечивая и серебрясь в лунном сиянии, безмолвно-торжественные хороводы.
Как известно, всякая нежить может быть видима только тому из простых смертных, кому она сама захочет себя показать. Исключение составляют люди, от природы располагающие способностью видеть явления потустороннего мира, или ведуны, приобретающие эту способность долгими упражнениями и страшными обетами.
Поэтому Аниска, не слишком еще искусившаяся в бесовской науке, хотя и проходила в лесу совсем близко от русалок и древяниц, но те, не чувствуя расположения к ведьме, не пожелали ей показаться.
Дойдя до Круглой Поляны, она выбрала равное место среди зарослей папоротника, вынула из взятого с собою мешка острый нож, очертила им круг и села, в ожидании, посередине…
Праскуха шла медленнее, прислушиваясь и приглядываясь по сторонам. Несколько раз ей казалось, что деревья шепчут ей вслед: 'Глянь-ка на старуху. Вот если бы ее да в корнях нам закопать!'
— Из вас только спервоначала досок мне натесать! — огрызнулась знахарка и поплелась дальше. Кто-то вроде оборотня или лесной безыменной души, клубком, наподобие ежа, подкатился ей под ноги. Но Праскуха успела ударить наотмашь этот клубок клюкою своею, быстро перехваченной в левую руку.
— Аминь, рассыпаться! — гневно прошептала она, и клубок пропал, словно провалился сквозь землю.
Праскуха пошла дальше, недалеко от опушки, покачивая головою и сама с собой разговаривая:
— Плакун-трава у меня есть; еще с вечера на лугу выкопала. С нею можно и всякую другую рвать. Царь-траву тоже выкопала… Жаль только, что росток больно мал! Все же с ней не страшно никакое наваждение бесовское… Сон-травы нарвала. До сих пор пальцы от нее слипаются. Теперь бы одоленя беленьких цветочков да прострел-травы набрать, да за ними на болото надо идти… Не по пути будет… Разве после полуночи, как на папоротку посмотрю, туда пройти?.. Далеконько оно… А чего еще не хватает?.. Череда с шалфеем есть; купыря на берегу накопала. Излюдин-траву на обратном пути захватить надо будет; любисток тоже, как домой пойду, нарву. Да и сорочьего мыла не забыть бы: очень уж его часто девки от морщин да веснушек требуют…
Рассуждая таким образом, Праскуха незаметно втянулась в лес и еле заметной тропинкой пошла потихоньку по направлению к Круглой Поляне…
Сеня Волошкевич пришел туда значительно раньше. Он вышел с края, противоположного тому, где, очертившись ножом, притаилась Аниска, выбрал себе местечко в ветвях старого дуба и стал ждать.
Легкий ночной туман стоял над поляной. Лунный свет, пронзая этот туман, давал иногда парню рассмотреть в нем порой чье-то округлое бедро, порой — бледно-прозрачную руку, а то и серебристо- млечную грудь не зримой полностью красавицы…
Это, конечно, было любопытно, но не то, что мечтал Сеня увидеть… Но вот прокричал далеко, в деревне, петух. Было около полуночи. Из чащи леса вылетел на поляну подобный светящемуся мотыльку огонек и стал, то подымаясь, то опускаясь, порхать над кустами.
Этот порхавший над папоротниками синеватый огонь увидела издали и Аниска. Она страстно желала, чтобы огненный мотылек подлетел к ней поближе, но тот, как нарочно, кружился у противоположного края поляны, вылезти же из круга и бежать туда чародейка не решалась.
Сене показалось, что не то в нем самом, не то где-то совсем близко серебряным смехом зазвенели молодые девичьи голоса. Тут и там захлопали чьи-то ладони (рукоплескания эти сидевшая на другом конце поляны Аниска приняла было за хлопанье крыльев кем-то разбуженной птицы). Но затем началось более страшное. Кто-то несказанно громко загукал и закричал. Сильный порыв ветра промчался внезапно над лесом, закачал бурно вершинами и быстро сдул с поляны колыхавшийся над нею туман. Опять послышался чей-то переливчатый смех, испуганный визг, и все смолкло. Шум ветра, хлопанье и треск сучьев промчались мимо и замерли вдалеке. Это был Леший, который напал на русалок и побежал за нами вдогонку.
Сеня, хотя и не видел его, дрожал от страха всем телом. Аниска же, хотя тоже испугалась, но, заметив пролетавшего там же огромного филина, решила, что птица эта — главная причина шума и треска.
Огонек, порхавший над поляной, затрепетал вдруг и скрылся, словно его кто внезапно схватил незримою темною лапой. Лишь две-три крохотных искорки, слабо мигая синим огнем, упали в кустах неподалеку от Сени. Последний кинулся к ним и успел схватить одну левой рукою, но на пальце его оказалась, вместо искры, студенистая, мокрая капелька, которую он брезгливо отер о траву.
