соблазнить и смягчить разбушевавшегося Лесовика.
— А не надуешь? — задумчиво, после некоторого молчания спросил Лесовик.
— Провалиться мне в пекло, если обману!
— Оно, положим, там тебе самое подходящее место… Ну, да я тебя на этот раз помилую, так и быть… Только ты, смотри, русалок ко мне подведи.
— Падно. Вот они пойдут на Иванову ночь травы в лес собирать, я им и скажу, что у тебя в бору на поляне папоротник цветёт. Они туда и побегут…
— Эк сказал! На Иванову ночь у меня и с живыми девками хлопот не оберешься… Ну, да ничего; так и быть. Смотри же, не обмани, а не то я тебя всюду найду! — угрожающе закончил Леший и, мрачно посмотрев свысока на утопленника, зашагал к чаще строевого хвойного леса, по мере приближения к нему делаясь длиннее и выше.
Как только он скрылся из виду, Чернобородый вскочил поспешно на ноги, схватил за лапки убитого бесенка и опрометью, не разбирая дороги, кинулся бежать по направлению к Ярыни…
Луна уже зашла. От реки подымался туман, в котором мелькали иногда при свете одна за другой гаснущих звезд воздушные очертания русалок. Близок был утренний час.
'Тяни за ногу' облегченно вздохнул, погружаясь в прохладную темную воду.
Он уже твердо решил обещания, данного Лешему, не исполнять.
— С этими лягушатами сражался ты, когда был богом на небе? — спросил Водяник дубового идола, показывая ему убитого болотного бесенка.
Идол молчал, как бы вглядываясь неподвижными глазами своими в бледно-зеленоватый трупик с беспомощно раскинутыми лапками. Он долго и задумчиво смотрел на убитого, но на этот раз ничего не сказал Водяному..
Бесенка выбросили в камыши, где его вскоре нашли ребятишки. В селе, куда они его притащили, стали говорить, что это приплод преждевременно появившейся на свет от одной из местных колдуний Аниски, которая путалась, по слухам, с нечистого силой. Но Аниске удалось как-то отстоять свою невинность, отведя подозрения на свою соперницу Степку…
Труп бесенка успел, однако, пробудить кое-какие воспоминания в идоле. Несколько дней спустя, во время грозы, когда хозяин омута лежал рядом с ним на илистом дне, прислушиваясь к отдаленному грохоту грома, дубовый бог беззвучно прошептал своему соседу:
— Вспоминаю, как сыновья запрягали мне колесницу и я выезжал на ней поражать огненно-синими стрелами моих исконных врагов, не тех лягушат, что ты мне намедни показывал, а туманных, серых и мглисто-черных, вертящихся с кривляньем в пыльных столбах по дорогам, бегающих по человеческим кровлям, в ядовитых парах возникающих из болот. Они боялись меня и, приняв вид больших темных клубков, катились, спасаясь, по полям и тропинкам, прятались в звериные норы, но всюду находили их неотвратимые мои стрелы…
— Какие стрелы? — спросил Водяной.
— Те, что так ярко освещают ночью все твое дно, небесные огни, после вспышки которых слышен тяжкий грохот и гул, заставляющий тебя меняться в лице.
— Заврался, старик! Я никогда ничего не боюсь. Кто-то другой производит этот шум, — сказал Водяник. — Как я себя помню, ты ни разу не пошевельнулся с тех пор, как тебя принесло сюда одним из весенних напоров воды.
— Пусть так. Но я все-таки был когда-то богом, — упорно шептал идол. — Боги свергают и заменяют друг друга. И я когда-то согнал с небесного трона того, кто там сидел раньше меня. Но я был великодушен и оставил побежденному власть над всем покрытым шерстью скотом. Свергнув противника, я не преследовал его и не лишал радостей жизни и света…
— Как его звали? — перебил Водяник, забывая, что только что выразил недоверие собеседнику.
— Волосом… Живя в лесах и полях со зверьми и скотом, он и сам оброс шерстью, как зверь. Гордый сознанием силы моей, я не возбранял поклоняться ему охотникам и пастухам. Мне молились и служили лучшие люди. К ногам моим повергали взятое в бранях золото, курили предо мной вынутым с морского дна янтарем (это была добровольная дань Морского царя) и закалали обреченных жребием отроков… Ты не можешь себе представить, как приятен запах человеческой крови, — блаженно вздохнув, прошептал истукан.
— Ты много раз уже говорил мне все это, — отвечал, недовольно зевнув, Водяник.
В душе он завидовал, слушая эти рассказы. Никогда повелителю Ярыни не приходилось вдыхать испарения горячей, злой, из человеческого тела выбегающей крови. Он знал ее только на вкус, да и то в очень разбавленном речного влагою виде…
Водяной был, кроме того, немного тщеславен, и ему неприятно было, что неизвестно откуда взявшийся дубовый обрубок смеет как будто считать себя знатнее хозяина такой многоводной реки, как Ярынь.
3
По мере наступления осени короче делались серые дни, длинней становились ночи, грязнее дороги; желтели, а затем обнажались леса; отлетали за синие моря чуткие птицы. Давно уже сняты были хлеба и, справляя древний обряд, откатались бабы среди сжатого поля, выпрямляя спину и припевая: 'Жнивка, Жнивка, отдай мне силку', словно желая получить силу обратно, если не от исчезнувшей в неизвестную даль богини Жнивы, то хоть от уцелевшей еще в верованьях народных древней Матери Земли. Отплясали нагие девушки ночную тайную пляску в честь увенчанной необлетающим венком Маковеи… С Успеньева дня уже 'засыпается' Красное Солнышко, царственная небесная богиня, которую русские зовут 'Красное лето', а древние греки называли прекрасною Лэто, мать Дажбога и Лунной богини, покровительницы невест и охоты Летницы-Дзеваны-Дианы.
На 'Здвиженье', следуя примеру отлетающих птиц, полезли в подземные норы прятаться от холода змеи. Они собрались несметною стаей и, со своим царем во главе, поползли по направлению к лесу. Искавший убежавших телят деревенский парнишка видел то стадо, видел и золотую корону на голове змеиного царя, но у него не было с собою чистого белого полотна. А если бы оно было под рукой и мальчик разостлал бы его на змеином пути, то змеиный царь непременно сложил бы на эту подстилку свою корону, и парнек стал вы из глупого Митьки всеведущим знахарем…
На Никитин день (15 сентября) уснула мертвы и сном, попрятавшись в логовища, на дно трясин и в дупла деревьев, вся лесная и болотная нечисть. Получил свою обычную осеннюю жертву, гуся без головы, Водяник и понял, что до самой весны не будет больше даров. Он ходил мрачный и тяжело, громко вздыхал по ночам в опустевших от речной птицы камышах.
Пришел праздник Покров, связанный некогда с появлением первого снега и выходом замуж девиц. 'Батюшка Покров', — взывали они когда-то и повторяют теперь: 'Покрой Сыру Землю и меня, молоду!'
Расставшаяся уже с ласками солнечного и громоносного небожителей, утомившаяся за летнее время Земля одевается в белую ткань и погружается в сон. Солнечный бог побледнел и утратил перед наступленьем Зимы силы свои, а Царь Гром спит мертвым сном, как сказочный богатырь, убитый братьями и брошенный в подземное царство.
Обманутый в свое время утопленником Анкудинычем, не подогнавшим к нему, согласно обещанию, в ночь на Ивана Купала русалок, Леший с мрачной решимостью встретил наступление осени и следующей за нею зимы. На Ерофея Офеню он долго сражался в лесу с кем-то незримым, ломал деревья, рычал, как зверь, но, получив тяжкий удар невидимой палицы по острой своей голове, провалился сквозь землю.
Снег и холод делали понемногу свое дело. Люди прятались в теплые хаты, варили пиво и брагу, резали кур на 'курячьи именины' и запасались теплой одеждой. О ней заботилась когда-то маленькая, но добрая богиня Стригольница или Овечница, переименованная впоследствии в Настасью Овечницу. Отпраздновали в Михайлов день именины Огня и задобрили в свое время Домового…
На крыльях полночных ветров прилетела седая Зима. Она давно уже, хотя и не всегда, была
