БАШКИРОВ ЭДУАРД ЮРЬЕВИЧ, ее супруг, профессор.
ИЛЬЕНКОВА ИРАИДА РОДИОНОВНА, старуха.
ВАРВАРА ИВАНОВНА, двоюродная сестра Зайцевых, массажистка, слепая.
БЕРТА АБРАМОВНА, ее сожительница и поводырь.
РОЗАЛИНДА ОБОТУР (Оботурова), иностранка.
МЭРИ СТОНЕР (Мария Сергеевна Оботурова), ее дочь.
ЧЕТАЕВ, капитан 2 ранга, подводник, некоторым образом кузен Мэри.
ПАВЕЛ ГОПНИКОВ, сержант милиции.
ФАДДЕЙ ФАДДЕЕВИЧ ГОЛЯШКИН, пенсионер-пьяница.
МАНЯ, дочь Василия Васильевича Зайцева, 15 лет.
АРКАДИЙ, молодой человек свободной профессии из Объединения ритуальных услуг.
В эпизодах:
ШВЕЙЦАР, ПЕРЕВОДЧИЦА «ИНТУРИСТА», МИЛИЦИОНЕР В ФОРМЕ, МИЛИЦИОНЕР В ШТАТСКОМ, МЛАДЕНЕЦ ГУЛЬКА, а также кот МУРЗИК.
Портрет Надежды Константиновны Зайцевой (в девичестве Неждан) в возрасте около 30 лет. В финале портрет единожды шевельнется. Действие происходит в Ленинграде.
§ 1 Ну-с, с чего начнем? Ежели классически: «Гости съезжались…» Тем более, гостей будет вагон и маленькая тележка. Или: «К нам едет ревизор…» Ревизия и живых и мертвых душ тоже предстоит… А начнем-ка с дешевого, низкопробного штампа: древняя старушенция в этаком салопе и с берестяным коробом. И застряла она в стеклянных фотоэлектронных дверях шикарной гостиницы: не сработал на старушенцию фотоэлемент. А в салопе и с коробом она потому, что один штамп немедленно тянет за собой следующий. И в коробе окажется, конечно, кот. Фон у старушенции планетарный — масса торопящихся японцев, малайцев, китайцев. А в планетарный фон вписано еще прелестное личико молодой женщины, которая глядит на застрявшую бабулю и смеется.
ШВЕЙЦАР. Мамаша, ты наш отель с Кузнечным рынком спутала?
МИЛИЦИОНЕР В ФОРМЕ. Электрика вызывай!
МИЛИЦИОНЕР В ШТАТСКОМ. На загримированного террориста смахивает. Как бы в ее корабае магнитной бомбы не оказалось. Сапера вызывай, а электрика потом!
СТАРУШЕНЦИЯ (вполне бесстрашно). Выросли ж такие балбесы! Распропала теперя моя бедная головушка! В коробе Мурзик, его соседка-ирод ногой стукнула, в животик, грыжа теперя, а ране сынок соседки глазок ему выколол — Мурзик по колидору кружит, кровь из его… Чтоб гвоздем-то ржавым кота-то в глаз!.. Житье у его хуже поповой собаки. Вот и ношу с собою…
ШВЕЙЦАР. На фарцовщицу вроде не тянет.
ПРЕЛЕСТНАЯ МОЛОДАЯ ЖЕНЩИНА (толкает дверь). Эта бабушка к нам, в гости, номер семь, люкс! Я Стонер, Мэри!
СТАРУШЕНЦИЯ (счастливо вырывается из стеклянной ловушки). Не Мэри ты, а Машка! Марья то бишь…
§ 2 Спальня в квартире Данилы Васильевича Зайцева. Старинные большие окна зашторены, свет интимный. Середина дня. Данила Васильевич и Галина Викторовна прикорнули на тахте. Они в некотором неглиже. Мир и покой, чуть слышна томная музыка из приемника, на котором стоит женская туфля. Отвратный, жуткий звук, от которого и у мужественного человека душа уйдет в пятки. Галина Викторовна вскрикивает и просыпается.
ДАНИЛА ВАСИЛЬЕВИЧ. Черт возьми! Наконец пар дали!
ГАЛИНА ВИКТОРОВНА. Боже мой! Милый, что это такое ужасное?! Иерихонский глас какой-то!
ДАНИЛА ВАСИЛЬЕВИЧ. Не делай из мухи слона, дорогая. Просто резонанс в трубах отопления. Вставать пора. Мне статью об альбедо сдавать, а ты тут…
ГАЛИНА ВИКТОРОВНА. Погоди, погоди… Что же мне снилось?.. Да-да, как раз что-то иерихонское! Сперва масса сырой рыбы… Люди ее жадно хватают и несут куда-то в руках, в корзинах… Потом вижу кабана… или черного зубра? Не знаю… Нет, точно: кабан! Такой, как у тебя в холле висит, страшный, но свободно бродит по улицам города… Какой-то человек его убивает: одним ударом разрубает всего кабана… Я спрашиваю: почем будут мясо продавать?.. Потом начинается шествие, торжественное. И ты — впереди всех, мой милый, мой любимый, мой ласковый! (Обцеловывает Данилу Васильевича.) Весь этот год я каждую секундочку была с тобой, каждую!.. Но что бы этот иерихонский сон значил?
ДАНИЛА ВАСИЛЬЕВИЧ. То, что дневной блуд — это не ночной блуд. Вставай, дорогая!
ГАЛИНА ВИКТОРОВНА (очень покорно-послушно). Встаю, встаю… (Встает, проходит к окну, отдергивает штору. Открывается вид на бурную Неву, становятся слышны проносящиеся по мокрой набережной автомобили. Галина Викторовна разглядывает себя в оконном отражении.) Знаешь, милый, я уже в семь лет себя женщиной чувствовала, по пять чулок маминых сразу надевала… Ах, все проходит, как с белых яблонь дым. Но правда, у меня фигура после родов ни чуточки не изменилась? Почему ты молчишь? (Начинает одеваться.) Боже, как я устала от двойной жизни!
ДАНИЛА ВАСИЛЬЕВИЧ. Зачем же ты ее опять начала?
ГАЛИНА ВИКТОРОВНА. Я?!
ДАНИЛА ВАСИЛЬЕВИЧ. Но не я же пришел к тебе домой и сел к тебе на колени, черт возьми!
ГАЛИНА ВИКТОРОВНА. Но это ты сказал, что не можешь без меня!
ДАНИЛА ВАСИЛЬЕВИЧ. Я имел в виду программиста ЭВМ и узкого специалиста по обсчету параметров атмосферы планеты Венера, моя дорогая. А ты… ты сделала из мухи слона…
ГАЛИНА ВИКТОРОВНА. Ну вот ты его и имеешь опять, мой милый! Чего ты так испугался? Никто ничего не знает и не узнает… Смешно, но весь этот год, пока я рожала Гульку и мы не виделись, я ревновала тебя даже к Венере! А где наша чудная Лизочка? Почему ты снял Мону? Она так здесь красиво висела: над тахтой! Надеюсь, ты ее не совсем выкинул?
ДАНИЛА ВАСИЛЬЕВИЧ (переворачивает подушки и валики). Ты мои носки не видела? Мона Лиза в кабинете за шкафом. Василий, когда ее увидел, так психанул, что в Бехтеревке оказался. Где же носки, черт возьми?!
ГАЛИНА ВИКТОРОВНА. В ботинках. (Выходит из спальни.)
ДАНИЛА ВАСИЛЬЕВИЧ (находит и надевает носки). Вот влип! У попа была собака, он ее убил… А куда мне без программиста, если американцы уже на холке сидят? Кто мне альбедо считать будет? Кто? Любишь кататься, люби и саночки возить — так мама говорила в подобных случаях. Вот тебе, пожалуйста: без пяти минут академик, а зависишь от какой-то… Ладно, хватит паниковать! На Эльбрусе не паниковал, а тут…
Возвращается Галина Викторовна. Она несет странный двойной портрет Моны Лизы: Джоконда в натуральном виде и в профиль. Профильное изображение сделано ЭВМ.
ГАЛИНА ВИКТОРОВНА (вешает Мону Лизу над тахтой). Значит, Василий Васильевич так психанул, что в Бехтеревке оказался? А хочешь, я тебе правду скажу? Он, конечно, необыкновенный человек и замечательный художник, но он очень плохо на тебя действовал. Нельзя вам с ним в шахматы играть! Сядут и играют, как пьяницы какие-то…
ДАНИЛА ВАСИЛЬЕВИЧ. Ты готова? И ты можешь понять, что я из-за тебя родного брата потерял? Я спрашиваю: ты готова?
ГАЛИНА ВИКТОРОВНА. Куда?
ДАНИЛА ВАСИЛЬЕВИЧ. Иди, богом прошу, домой, к Гульке своему, да и к мужу. Я же говорю, у меня в печенках статья сидит, а мы тут… лясы точим!
