– Ты с ума сошла, Малу! Что это значит?
– Я тоже виновата.
– Выброси эти глупости из головы! Никто не мог предположить, что он помчится ночью, как сумасшедший. – Боб осторожно развернулся на узкой дороге и вновь поехал в гору.
– Куда же ты едешь? – спросила Малу.
– Назад, в Лудон. Доложить о несчастном случае. В конце концов, мы единственные свидетели.
Наутро Гастона вытащили из ущелья. Он не был изуродован, просто сломал себе шею. Крестьяне Лудона выставили его тело в церкви, хоть он и стал на старости лет насильником. Но Бог ведь покарал его за его преступление и бессовестную ложь. Так, во всяком случае, считали лудонские крестьяне, а Боб Баррайс приобрел для него гроб, какого наверняка не видели в Лудоне последние сто лет: с модным Христом на выпуклой крышке.
Но этого Боб уже не увидел. Когда Гастона Брилье клали в гроб, он летел в Германию. Боб был полон решимости избегать несколько месяцев Монте-Карло и наслаждаться жизнью в других местах.
Баррайсовская «Сессна», мирно жужжа, перелетала через Альпы, когда Боб заговорил с Гельмутом Хансеном, отодвинув газету, которую тот читал.
Прошедшие часы были немногословными. Когда Боб утром после драматической ночи появился в гостинице, Гельмут Хансен уже позавтракал и ждал его.
– Через час мы летим во Вреденхаузен, – сказал он без предисловий, опередив пышные приветствия Боба. – Губерт Майер ждет нас на аэродроме в Ницце.
– Есть! – Боб Баррайс сел. – Будет ли мне отпущено время, чтобы съесть бутербродик?
– Не говори глупостей! – . А чашку чая?
– По мне, так можешь выпить весь чайник! Хотел тебе только сказать, что звонил дядя Тео и стучал кулаком по трубке. Сегодня после обеда похороны Лутца.
Боб опустил голову.
– Надеюсь, от меня не требуется, чтобы я в этом участвовал?
– Ты должен хотя бы пожать руку его отцу.
– Лутц сам виноват в своей смерти.
– Возможно. Но это не причина, чтобы не проводить его в последний путь. Ты будешь готов через час?
– Конечно. Но сначала я должен заказать еще один гроб.
– Один… что? – Хансен, не веря, посмотрел на друга.
– Гроб для крестьянина Гастона Брилье. Я был свидетелем несчастного случая с ним.
– И это так безумно тронуло твое сердце, ангел мой?
Боб вскочил и вышел. Хансен задумчиво посмотрел ему вслед. Он не имел ни малейшего представления о том, что случилось прошедшей ночью, где был Боб, почему он бросил, как петлю, ему на шею Пию Коккони. После смерти Адамса вокруг Боба Баррайса был какой-то туман. Гроб. Кто такой Гастон Брилье? Откуда Боб знал его? Почему он стал свидетелем его смерти? Именно он?
Это были вопросы, на которые легче было получить ответ во Вреденхаузене, чем здесь, в Монте- Карло.
Через два часа они действительно поднялись в воздух. Губерт Майер, пилот Баррайсов, взял новый курс: через долину Роны. Здесь светило солнце, высота облаков 3000 метров.
Гельмут и Боб сидели молча рядом в вибрирующей машине, пока Боб не вырвал у друга газету.
– Хватит читать, черт возьми, скажи что-нибудь! – проворчал он при этом.
– Газеты очень интересны.
– Это что-то новое в тебе.
– Они безумно интересны, когда знаешь правду о том, что они пишут.
Боб Баррайс глубоко втянул воздух носом.
– Что ты знаешь?
– Не бывает ситуации, в которой не действовал бы закон центробежной силы.
– Поцелуй меня в задницу со своей центробежной силой. – Боб откинулся в мягком кресле. Под ними проплывали первые высокие вершины Альп, напоминающие скульптуры из снега, позолоченные солнцем. Если их вот так нарисовать, вышел бы китч. Но как многое в человеческой жизни не что иное, как пошлость и безвкусица!
– Именно так! – Гельмут Хансен сложил газету. – Именно задницей ты бы летел на скалу, а не вбок, на дорогу. Кроме того, ты сидел справа…
– Как так?
– Если Лутц был за рулем.
– Естественно.
– Но ты выпал из машины слева! Кроме центробежной силы, отказала еще и сила тяжести. – Хансен смотрел в окно, чтобы не видеть Боба. – Хотя крыша и не отлетела, ты, значит, сделал сальто через Лутца
