– Это потрясающе, – ответил пораженный Хаферкамп. – Что же он делает?
– Он сортирует ненужную, десятилетней давности корреспонденцию и уничтожает ее в машине для измельчения бумаги.
– Великолепная работа! – Сарказм Хаферкампа так и струился из трубки. – Разрушал Боб всегда лучше всех. Пунктуален ли он по утрам?
– Минута в минуту.
– А его попойки?
– Никаких признаков, – сказал банкир Клотц с параллельного аппарата.
– Он выглядит всегда свежим и отдохнувшим.
– Это еще ничего не значит. – Хаферкамп желчно рассмеялся. – Спит ли Боб двадцать четыре часа в сутки или двадцать четыре часа занимается горизонтальной гимнастикой – наутро он всегда выглядит как ангелочек в стиле барокко. Во всяком случае, он работает, и слава Богу!
– И вдумчиво, должны сказать!
Обеспокоенный Хаферкамп положил трубку. Превращения Боба сбивали его с толку. «Снова что-то затевается, – подумал он мрачно. – Я это чувствую… Это та жуткая тишина, которая наступает перед каждым тайфуном. Природа затаила дыхание перед надвигающимся ужасом. Иначе затишье Боба нельзя истолковать. За один день тигр не может превратиться в вегетарианца».
Предчувствия Хаферкампа, похоже, начали обретать зримые очертания, когда Боб через неделю появился в «Салоне Педро». Он приветствовал Марион Цимбал как старую подругу, поцеловал ее, положил руки ей на бедра и произнес своим бархатистым голосом:
– Сегодня вечером у меня настроение развлечься с тобой. Как ты к этому относишься?
– Совсем никак. – Марион улыбнулась ему. Это не было ни отказом, ни обидой. – Сегодня не получится.
– Почему? Недомогаешь?
– Ерунда. Сегодня у нас клубный вечер.
– Что у вас сегодня?
– Они создали здесь клуб. Каждую субботу они собираются в зеленом салоне. Сплошь лихие парни. Типы вроде тебя… с богатыми папашами, которым нечем заняться.
– Это, однако, не комплимент. – Боб Баррайс сел на высокую табуретку перед стойкой и показал указательным пальцем на бутылку водки. Марион налила ему полную рюмку. – Я теперь работаю.
– У какой девицы?
– У Кайтеля и K°, Банкирский дом с 1820 года. За 645 марок в месяц.
– Ты? – Марион звонко рассмеялась, – Это почти извращение!
– Я тоже так считаю. Иногда приходится совать голову под мышку дяде Теодору. В данный момент я так и поступаю. Это не значит, что я не мог бы позаботиться о тебе. – Он нагнулся и быстро поцеловал Марион в маленький носик. – Цимбальная девочка, хочешь, я открою тебе одну тайну?
– Счастливые номера в лотерее?
– Что-то в этом роде, сладкая моя. – Лицо Боба неожиданно стало серьезным и торжественным. – Из всех девушек, которых я знаю, ты была одна из немногих, которых я в некотором смысле любил. Ну что ты смотришь на меня, точно овца… Теперь, когда я опять сижу рядом с тобой, это совсем не так, как с другими. Понимаешь?
– Может быть. Но это все ерунда. Боб… – Марион Цимбал протирала стаканы, но руки ее при этом слегка дрожали. – Кто я такая, ты знаешь… и кто ты – знает каждый. Нам ничего не остается, кроме капельки радости. Нам друг с другом было лучше, чем с другими, вот и все! И больше полугода тебя здесь не было.
– Я участвовал в ралли.
– Я знаю. Иногда твое имя мелькало в газетах. В том числе и история с Лутцем Адамсом. Ужасно, да?
– Омерзительно. – Он протянул ей свои все еще забинтованные руки, и Марион вложила в них свои нежные ладони, как будто они могли дать ему прохладу. – Нужно переступить через это, Марион… Я часто думал о тебе за эти полгода.
– Это неправда, Боб. – Однако она немного зарделась.
– Точно. Относительно часто. Воспоминание о тебе сразу всплыло, как только дядя Тео сказал, что меня сошлют в Эссен. Ты вдруг появилась передо мной… я увидел тебя так отчетливо, как тогда, в твоей комнате, когда сломалось отопление и ты, раздеваясь, стучала зубами… И знаешь, что я подумал? «Ты будешь не один в Эссене, у тебя есть Марион». Я ни слова не возразил, когда дядя Тео отсылал меня…
– Ты так говоришь, как будто это правда…
– Это правда, Марион. – Он посмотрел на нее своими чертовски верными глазами, и этот взгляд мог бы смягчить даже железное сердце. Марион отняла свои руки. Ее сердце билось все сильнее, и разум окончательно отступал под его ударами.
– Идут посетители, Боб. Через полчаса ресторан будет забит до отказа. Сядь за угловой столик, если у меня будет время, я подойду к тебе…
– Когда заседает клуб? – Боб опрокинул свою рюмку водки. Его голос звучал совершенно равнодушно.
– Обычно в двадцать три часа.
