– Ну и дела, – произнес он наконец. – Люди, да вы были просто слепы…
Свои проблемы были и у Теодора Хаферкампа. Они касались сохранения в тайне ареста Боба.
Это оказалось невозможным. Ведь даже из немецкого министерства иностранных дел просачивается информация и факты большой политической важности становятся всеобщим достоянием. Самые умные головы не могут потом додуматься, где сидит тот злой мальчишка, позиция которого – лучше проинформировать народ, чем постепенно объявлять его недееспособным, – кажется им государственной изменой. Как же может Тео Хаферкамп обнаружить во Вреденхаузене человека, который, несмотря на все денежные подачки, все же проинформировал прессу?
Уже на следующий день об этом кричали три газеты, а через два дня Хаферкампу били в глаза красные заголовки бульварной прессы, они полыхали настолько, что у него пропал аппетит на хрустящие булочки и ароматный кофе: «Наследник миллионов убивает свою няню?», «Кто был человек на эстакаде?», «Есть ли алиби у Боба Баррайса?»
Вопросительные Знаки, стоявшие после каждой фразы, были особенно изощренными. К вопросам нельзя предъявить претензий. Вопросы – не утверждения… Доктор Дорлах объяснил это Хаферкампу по телефону, когда тот позвонил ему в бешенстве.
– Вы верили, что такое можно скрыть? – спросил Дорлах.
– Да! Кто знал об этом? Только узкий круг.
– Достаточно широкий, как видите. Кроме того, при прокуратуре существует своя пресс-служба. Хватит небольшого намека оттуда…
– Я немедленно позвоню министру юстиции…
– Оставьте это, господин Хаферкамп, не напрягайте свои связи по пустякам, иначе они выдохнутся, когда потом действительно понадобятся нам. А они понадобятся! С гарантией.
– Старое доброе имя Баррайс! – Хаферкамп полистал газеты. – Гнусно, скажу я вам. Вы уже читали?
– Не все.
– Вот грязный листок «Блицтелеграмма». Вы только послушайте: «Боб Баррайс, избалованный маменькин сынок, как до нас дошло, неоднократно поднимал руку даже на свою мать». Против этого я приму меры. Это будет стоить парням кучи денег. Пожертвую на Красный Крест! И пусть дадут опровержение, пачкуны!
– Там действительно стоит про избиение матери?
– Да, я же не фантазирую. Доктор Дорлах не задавал больше вопросов, он принимав решения.
– Милостивая госпожа завтра утром улетит на длительное лечение на остров Мадейра, – объявил он. – Профессор Нуссеман подтвердит необходимость этого. О билете, гостинице и прочем позабочусь я. Это оптимальное решение.
– Почему именно на Мадейру? – хрипло спросил Хаферкамп.
– На островах изумительный климат, как раз для выздоравливающих. Кроме того, они именно то, что надо, потому что достаточно удалены. Там госпожа будет надежно укрыта, в любом случае здесь она окажется на линии огня.
– Если бы речь не шла исключительно о чести семьи, я бы бросил его, как горячую картофелину. Вы считаете возможными такие подлости?
– У Боба – да. Они даже естественны для таких людей, как Боб. Инстинкт разрушения. В один прекрасный день он сам погубит себя.
– Когда только? Когда? Нам бы купить ему сверхскоростную машину, тогда бы у нас появился шанс уповать на богоугодную аварию! Это была бы достойная кончина.
– Сначала его нужно вызволить из предварительного заключения. Сосредоточимся только на этом пункте. Я сейчас же вновь поеду к Марион Цимбал. Ее еще не допрашивали… Это странно.
Доктор Дорлах в раздумье повесил трубку. «Хаферкамп готов, – подумал он. – Этого не должно быть! Нельзя допустить, чтобы Боб Баррайс разрушил всех нас».
Под вечер, когда Марион приняла душ и красилась перед большим зеркалом, в дверь позвонили. Снаружи стояли двое мужчин, предъявившие свои жестяные жетоны и представившиеся:
– Розен. Комиссар криминальной полиции.
– Дуброшанский.
Хуго Дуброшанский был старшим вахмистром криминальной полиции. На службе все называли его «Дуб», потому что, произнося его фамилию целиком, можно было сломать язык.
– Входите, – устало произнесла Марион Цимбал. Она указала рукой на свою комнату. – Я давно уже ожидаю вас. Садитесь. Вам не помешает, если я буду дальше краситься? Через час начинается моя работа, а чтобы нанести такой грим, нужно время. – Она слабо улыбнулась. – Вы увидите, это маска, но мужчинам нравятся размалеванные женщины.
Розен и Дуб сели на белый кожаный диван и быстрым взглядом окинули комнату – уютно, обставлено со вкусом, но без роскоши, не похоже на частный публичный дом. Видно, что за свои деньги девушке приходится здорово вкалывать.
– Спрашивайте, – сказала Марион и посмотрела через зеркало на Ганса Розена. – Я отвечу.
– Это вам посоветовал ваш адвокат? У вас есть адвокат?
– Н-нет.
Марион провела линию на правом веке – твердой рукой, без дрожи. Но ее «нет» было натянуто, как резина.
