– Пойду, так и пойду. Только ведь четыре версты, а штанишки заплата на заплате, продувные, да и пальтишко хоть и на куделе, а не греет. Может, в школу никто и не придет?
– Сказано, пойдешь. Разве это мороз? Ни в одном углу сегодня не треснуло.
Собрался я, вышел на поветь, а опекун за мной доглядывать. На повети, над нужником в тайнике у меня была спрятана одна книга – Часослов. А прятал я эту книгу потому, что требовательный опекун, по своей неграмотности заставлял меня в священных книгах зубрить наизусть, чего и в школе не требовалось.
– Зачем прятал книгу? Почему? Что это за книга? – начал допрашивать меня опекун. Я мало-мало смутился, но не растерялся, соврал и, кажется, неплохо:
– Это я от соседских ребят схоронил, нам на троих одну выдали…
– Врешь. По глазам вижу, врешь! От меня прячешь, себя обманываешь.
Он был прав. Я прятал именно от него: где же весь Часослов вызубрить? Это не каждому и попу под силу.
– Убирайся поживей, придешь домой – я тебя по поспрашиваю…
Только я вышел за деревню – ветер в лицо резкий, морозный.
Нет, явно – сегодня неучение.
Повернул обратно, робость перед опекуном подсказала: за деревней, на задворках, недавно топлена Пронина баня. Вот где мое спасение и от мороза, и от всегда несправедливого опекуна. Пойду в баню и там отсижусь до сумерек. Лучше не придумаешь. Зашел в предбанник – тепло. В баню – еще теплее. Даже пальтишко скинул и подсел поближе к узкому оконцу. Раскрыл Часослов. Потом принялся за сутки вперед решать совсем нетрудные для меня задачи.
В бане, к моему удовольствию, была тишина без малейшего шороха.
Ничто не мешало решать задачи и запоминать тропари. Пахло пареными вениками и немножко мылом.
Через малое время меня разморило. Я подложил под голову два веника-охлестыша, заснул. Проснулся от холода. Выглянул в оконце. Солнышко подсказывало, что домой возвращаться еще рано. На подоконнике увидел спичечную коробку, а в коробке нашлось несколько спичек. Быстро сообразил, как можно обогреться. Собрал все старые веники с предбанника, немного дровишек и затопил каменку. Стало светло и тепло.
В тот день мой опекун поехал в деревню Воронино, в кредитное товарищество, брать деньги взаймы, а на обратном пути привернул в школу за мной.
В школе одна сторожиха.
– Сегодня из-за мороза занятий не было, – сказала она, – никто из учеников не приходил, учитель еще вчера ушел в село и не возвращался.
Едет Михайло деревней и спрашивает на улице встречного Афоню Пронина;
– Что это у тебя, Афанасий, не вовремя баня топится? Люди по субботам, а ты во вторник…
– Как топится? Что ты говоришь? Да, кажись, и в самом деле. Пойдем-ка посмотрим, может, воры какие от мороза прячутся?
А надо сказать, воры в тот год в деревнях пошаливали. То лошадь со двора уведут, то в горницу через окно залезут и сундуки очистят.
Афоня прихватил топоришко, мой опекун с кнутом пожаловали в баню.
Я, конечно, сробел. Прижался в уголок и жду приговора. Они, увидев меня, сначала удивились, потом рассвирепели.
– Долго ли баню спалить, безотецкая вольница! – закричал Афоня.
– Зачем сюда забрался? – завопил Михайло.
– Уроки учить…
– Уроки в бане? Дам я тебе уроки!
Опекун взял меня за ворот, повернул к себе спиной и с малого размаха – в бане не шибко размахнешься – ударил кнутовищем по спине раз, другой, третий…
– Вот тебе урок, пусть помнится. Это за баню. А это за то, что святую книгу в поганом, вонючем месте от кого-то прячешь! – и добавил еще кнутовищем по моей неокрепшей хребтине.
Я вытерпел, не заплакал. Знаю, мужики не любят слез. Им любее выдержка. Выдержал и дрожащим голосом возразил Михаиле чуть ли не по-ученому:
– А вот за это ты меня зря лупишь. Поганых мест на божьем свете не бывает: дух святой от триединой троицы везде витает, так нам и учитель, и поп говаривали…
Сказать дерзость выше этой я не отважился.
26. ФАНУШКО БОРОДАТЫЙ
ПРАВОСЛАВНОЕ имя его – Феофан. Но звали его все запросто Фанушко. Еще добавляли иногда – Бородатый. Борода у него, действительно, была особенная, серая, вьюном в три переворота с острым хвостиком и доставала до самого пояса. Это была его единственная, неприкосновенная частная собственность, которой он даже гордился.
Был Фанушко, как и многие до революции вологодские нищие-зимогоры, беден, гол, как кол. Зимой горевал, кусочки милостыньки христовым именем собирал. Радовался, если в зимнюю пору ему находилась работенка – дров поколоть, корму скотине наносить от гуменника до двора или нарубить в лесу кольев для изгородей. Никаким делом он не гнушался, лишь бы заработать на кусок хлеба, не протягивая руку за
