севере России нет крепостного права и что Строгановы пользуются людьми вольными, беглыми и даже берут себе на службу пленных, искусных в мастерстве людей. Так ли это?..
– Во владениях графа на Вычегде и Каме – десятки тысяч вольных, бежавших и сто двадцать три тысячи крепостных. У графа всякие есть люди, – отвечал Воронихин, – надо полагать, столь владетельного человека, господствующего над людьми, нет у вас в Англии?
– Как сказать, у Англии есть собственные колонии… А там миллионы людей…
– Да, я упустил из виду, что ваша держава – хозяйка многих островов и владычица морей, – проговорил Воронихин, наблюдая, как строители бечевами и лебедками поднимали колонны на выступ первого этажа, уже вполне получившего свои очертания.
Они обошли вокруг строившейся дачи; наклонившись и осторожно ступая по доскам, проникли внутрь первого этажа.
– Здесь будет вестибюль, вход с реки от пристани и через зал в парк. В вестибюле при желании могут устраиваться балы и собрания. Верхний этаж, окруженный галереей из ионических колонн, будет весьма легок и почти весь из стекла. Там разместится графская библиотека. Для жилья будет в парке другой дом, неподалеку от этого главного дачного здания.
– Прекрасное место, – сказала Лонг, – две реки, парк, пруд, каналы, аллеи. Наш Камерон мог бы здесь применить свои фантазии.
– Кое-что и мы сделаем, – ответил Воронихин. – Поучимся и у Камерона, не отбросим и французской манеры, а у греков учиться я сам бог велел. А сделаем все-таки так, как русский вкус требует. Графу мой план полюбился, а его сиятельство видал на своем веку сотни всяких дач.
В тот раз, когда легко и умело строители ставили колонны, окружая ими верхний этаж, Мэри Лонг, плохо владевшая русским языком, пожелала, с помощью Воронихина, побеседовать с мужиками. Когда те во время перерыва уселись пообедать, они подошли поближе к одной из артелей. С завидным аппетитом, вприкуску с ржаным хлебом, мужики деревянными ложками хлебали что-то похожее на жидкое тесто.
– Что, мужички, кушаете? – поинтересовалась Мэри Лонг.
– Мы-то, барыня, не кушаем, – ответил один из сезонников, – а лопаем, то бишь брюхо набиваем… А пища наша хлебовом именуется, тяпушкой величается. Овсяная мука на голом квасе по всем постным дням. Обедаем – за ушами пищит, отобедаем – в брюхе трещит…
– Андре, поясните, что они говорят? Не понимаю.
Воронихин, смягчая мужицкую прибауточную речь, разъяснил ей. Тогда Мэри Лонг, осмелев, снова опросила:
– Из каких вы мест и кто ваш владелец?
На этот вопрос любознательной англичанки было отвечено другим, не менее речистым крестьянином:
– Мы из тех мест, откуда и каждый лез… а роду мы крестьянского из-за лесу да из-за гор, где недород да недобор. Из деревни мы из Надсадной, волости Неотрадной, уезда Насиловского, губерния наша Грабиловская. А хозяйка, наша владелица барыня Нуждакова. Она и пригнала нас в город…
Кто-то из сезонников засмеялся, кто-то сказал:
– Не надо бы так.
– Как красиво он отвечает. Но я опять ничего не поняла, чувствую в словах есть насмешливое, злое. Поясните, Андре…
– Пойдемте, Мэри, пусть они на здоровье обедают, а то еще не такое скажут. Они, эти вологодцы да архангелогородцы, на язык острые. И пока не наедятся досыта – злые…
Взяв Мэри Лонг под руку, Воронихин отвел ее в сторону аллеи. Там они сели против круглого пруда, аккуратно обложенного дерном и заселенного карасями и водоплавающей птицей.
– Аллея вся будет обставлена вазами. На берегу пруда будут сооружены два гранитных сфинкса. У малого пруда, как бы на страже, будет стоять Нептун с трезубцем. Здесь много воды, морскому богу в парке не зазорно, – пояснил Воронихин, показывая Мэри Лонг расположение и планировку сада. – Когда дача будет построена, – продолжал он, – сюда станут стекаться графские гости. Удобно здесь, в парковой тиши, собираться масонам. Потому и библиотека поместится в стеклянном зале за галереей для общего пользования всех посвященных в степень «мастеров» и «товарищей».
– А когда же себе будете строить виллу? – спросила Лонг Андрея Никифоровича, думая о чем-то другом.
– Граф дозволяет мне строить хоть сейчас. Место отведено недалеко отсюда. Моя дача будет скромна, для жития и работы. Ни пирушек, ни сборищ в ней не будет. Для чертежников и ближайших помощников построю флигель. Есть мечта для вас не тайная: хочу, чтобы чертежная мастерская при моей будущей даче была возглавлена вами…
– Она не возражает. Стройте скорее, не теряйте, Андре, дорогое время… – Этими словами было многое сказано, и застенчивому, под сорок лет, холостяку Воронихину оставалось только ответить ей счастливой улыбкой.
Наконец, в пределах предусмотренного планом времени, дача на Черной речке была построена. Как подобает, по приглашению графа благочинный поп с дьяконом отслужили водосвятный молебен. В верхнем этаже, в уголочке под лепным карнизом в окружении безбожных, обнаженных рельефных фигур повесили еле-еле заметный в серебряном облачении образок Иисуса Христа, и с этого часа дача на Черной речке стала местом привлекательным не только для друзей старого графа. Сюда приходили, как в своеобразный храм, на сборища петербургские масоны. На одном из первых же собраний в этом новом доме, построенном якобы для благовидных целей масонства, Воронихина поздравляли с удачей и пожелали ему еще более крупных успехов в зодчестве. Сам Строганов предложил из «мастеров» поднять Воронихина на ступень выше, то есть произвести его в «товарищи» и оказывать ему полное доверие, как равному среди равных высшего света. Старому графу построенная Воронихиным дача на Черной речке нравилась во всех отношениях. Во-первых, не была она похожа ни на одну из загородных дач других вельмож и сановников; во-вторых, она чем-то по стилю напоминала модную в то время, построенную для царицы, Камеронову галерею, хотя и на нее была мало похожа.
