Иван Златоуст, вот единородный сын божий, бессребреники Кузьма и Демьян. Все они разными нашими мастерами писаны, а есть общее в них – строгановская иконного письма школа. Гляньте, дети мои, на фигуры святых, и вы увидите зоркими очами своими, что лики пишутся зело светлыми добротными красками. Ризы на божьих угодниках и прочих изображениях тонко и изящно писаны и подернуты золотцем, растворенным и подогретым на скипидаре с вином вперемешку… И еще ведать о том вы должны, за святыми фигурьями пишутся палаты – это признаки любви угодников к зодчеству. Те палаты пишутся по выдумке затейливой, как допреж учили и образцы оставили иконники Рима и Флоренции и других испокон знатных мест… Но учители – учителями из древностных времен и разных держав, одначе мы и сами не бедны своими указами и наставлениями, изложенными во многих рукописных сборниках и в «Стоглаве» соборное нерушимое утверждение нашедших. Дети мои, ведать вы должны, как подобает писать святых, в каких мерах. Всякий святой пишется в рост девяти глав. До пупа в три главы, локоть на уровне пупа пишется, от пупа до колен три главы мера, ширина плеч – две главы, а брюха – полторы главы. А уши на лике ставить правильно будет, ежели против брови и до половины ноздри. А глаза посередке уха писать живые, якобы они зрят на молящихся…
Преподав, что должен делать иконник до наложения красок, Гаврила поучал, каким составом красок должно свет писать, какими красками писать верхние ризы и исподние у Христа, у богородицы, у господа Саваофа, как пишется лик и делается подрумякка щек, губ и чела.
Все эти поучения Андрейка и его товарищи должны были твердо держать в памяти, помнить и не забывать, ибо записи не велись, тетрадей не было. И они помнили. Особенно любо ученикам было слушать сведения о знаменитых русских конниках, о киево-печерском иноке Алимпие, коему сами ангелы помогали добротно делать лики святых, а те изображения, подаренные Владимиром Мономахом Москве, и досель невредимы в Московском Кремле… Похвально говорил Юшков об Андрее Рублеве и Симоне Ушакове, о вологодских иконописцах, двух Дионисиях, и о многих других, перечень которых с пояснениями их деяний занимал не мало времени. А чтобы упрочить любовь учеников к иконописи и уважение их к самим себе, Гаврила Юшков доставал с полки печатный, времен Грозного «Стоглав», уже немало потертый, пожелтевший, хранимый в досках, обшитых кожей, и, вынув тесемку на нужной странице, внятно читал, держа указательный перст выше своей головы, как бы указывая на премудрость, сошедшую с самих небес. Он читал, дополняя своими словами, текст древней книги, говорящей о смирении, кротости, о трезвости и прочих бесчисленных благонравиях, приличествующих иконникам, творящим чистыми руками и светлым разумом благое, богоугодное дело.
– Аще кто будет от самих тех мастеров-живописцев или от их учеников учнут жити не по правильному завещанию, во пьянстве, в нечистоте и во всяком бесчинстве, святителям таковых в запрещении полагати, и от дела иконного отлучать и касатися того не велети, боящеся словеси отреченного:
– «Проклят творяй дело божие с небрежением»… – читал Юшков, а потом, вспомнив особенно любимое им наставление, говорил: – Дети мои, в назидание вам, живописцам-иконникам, чтобы праведны были яко честные монахи, а не подобно ярыжкам сольвычегодским, охочим до вина и жен-греховодниц, прости их господи. Слушайте кое слово сказано в приложении к «Стоглаву», а пункт тому пятнадцатый: «Не прельщайтеся ни блудницы, ни прелюбодеи, ни мужеложники, ни скотоложники, ни рукоблудники, ни лихоимцы, ни чародеи, ни пьяницы, ни татие (воры) вси бо таковые царствия небесного не наследят…» А в пункте двадцать восьмом есть речено, чтоб по повелению Грозного царя: «епископам смотреть за иконниками, беречь их от всякой пагубы накрепко и почитать наипаче простых человек!» Разумейте, дети мои: речение сие не касательно холуйских и иных живописи осквернителей-торгашей и мздоимцев! – И эти последние слова Гаврилы Юшкова звучали страстно и назидательно.
Потом ученики садились за свои подготовленные для писания доски. Работали при полном молчании. Одни на свежих, выклеенных досках робко рисовали контуры с образцов старых икон, другие пробовали писать иконы на память. Кто-нибудь более расторопный золотил венцы; кто-нибудь шепотом просил рядом сидящего товарища подправить цветочки и травку под ногами Иоанна Крестителя. И товарищ, растопырив пальцы левой руки, – ногти ему заменяли палитру, – брал тонкой кисточкой с ногтей краску по своему хитроумному смотрению и выручал товарища из беды.
Андрейка сидел за широкой дощатой створкой складной, двусторонней иконы и, ни на кого не обращая внимания, нахмуренный, трудился над украшением ризы Николы Мирликийского, покрывал ее белилами, на белилах вычерчивал продолговатые крестики, чередующиеся со звездочками. Складки у него не получались в точности, он их обводил условно черными линиями из жидкой туши, наполнявшей черепок от разбитой глиняной корчаги.
Не сидел без работы и сам Гаврила Юшков. Заняв выгодное место в мастерской, откуда все ученики ему были видны, он тщательно подновлял какую-либо старинную, не имеющую цены икону письма великоустюжских мастеров. По временам, примечая того или другого ученика в положении затруднительном, оставлял свою работу, шел к нему и поучал:
– Ты, милок, не ту красочку подсовываешь. Тут надобен шафран на щучьей желчи, постарайся, сотри и пиши заново…
– А у тебя что, голубчик? Ох, дитятко, не уразумел ты, какую краску с какой надо спускать совместно и какая из этого получается третья. Запамятовал? Сурик смешать с желтой – получится золотая почти; вохра да киноварь дают бакан; из синей и белил получится голубая… Уж сколько раз я твердил, надо помнить. На-ко, да не забывай! – И при этих словах Гаврила, без всякой злобы закрутив пальцами волосы ученика, дергал с небольшой силой, но искры из глаз у того сыпались и подсказ учителя в памяти держался крепко.
ВОСПИТАНИЕ ПЛЕТЬЮ…
В те отдаленные времена по всей России-матушке порки-экзекуции были обычным явлением. Так полагалось и так почиталось, что «за битого двух небитых дают». Выпороть лозой или розгами, в переводе на вежливый общепринятый язык, означало: «угостить березовой кашей» или «березовой лапшой с ременным маслом» – это в том случае, если розга на пояснице наказуемого чередовалась с кнутом. В исключительных случаях прибегал к такому средству воспитания характера своих учеников и Гаврила Юшков – человек весьма строгих правил. Но только в исключительных случаях шалостей или непослушания, а наипаче всего за богохульство.
За все время пребывания в самобытной иконописной школе Андрейко Воронихин подвергся не столь тяжкому, сколь постыдному наказанию только однажды. Было это в теплый августовский день после молебна Фролу и Лавру. В Ильинской церкви состоялось освящение многих икон, законченных письмом в мастерской Гаврилы Юшкова. Престарелый беззубый поп во время молебствия путал и перевирал слова священного писания, ученики-иконописцы, невзирая на торжественность момента, смеялись в церкви и шепотом передразнивали попа, повторяя за ним шепелявую бессмыслицу. Гаврила, стоявший в храме впереди всех своих питомцев, оборачивался и приметил не раз веселую и язвительную усмешку на лице Андрейки. Стерпел старик в церкви, не дернул за волосы богохульника, только подумал: «Черти тешат малого по глупости его. Придется проучить маленечко. Как бы не забыть только!..»
И не забыл Гаврила. С малым опозданием, но вспомнил. А прежде всего на радостях, что иконы были приняты, одобрены, оценены по их достоинству и освящены, Гаврила зашел в кабак, выкушал штоф водки, закусив лишь единой луковицей. Навеселе пришел в мастерскую и тут он – любитель поговорить,
