Нет, не мог Карташев в тот день найти в Ильинском своего однокашника Андрейку. Так и пришел ни с чем в мастерскую, озадачив Гаврилу:
– Андрейки не нашел нигде!
– Как нигде? А дома у Марфы Чероевой не был?
– Был. И там нет.
– Хм… Экая глупость! Не в реку же сунулся?! – Гаврила, протрезвившись, встревожился. – Парень-то добер, смышленый. Не содеял ли чего над собой? Надо искать. Ступай, снова ищи. Вот тебе алтын на орехи.
Вечером не вытерпел сам Гаврила, пошел ильинскимя улками и переулками к Марфе Чероевой. Пришел, та сидит за прялкой, сердитая, но не печальная. Встретила Гаврилу упреком:
– Ты с чего это, Гаврила, сегодня Андрейку домой на отгул отпустил? А он, дуралей, не глядя на ночь, собрался в лес, взял кузовок, краюху хлеба, нож поточил, огниво прихватил с собой, будто за рыжиками и ягодой собрался. И такой неговорной, что те обиженный. Не натворил ли он чего?
– Натворил!
– Я так и догадалась. Чего же? Добро какое испортил?
– Хуже. Над попом насмехался, над моим писанием тоже. Ну, я и постращал его самую малость кнутиком, разков дюжину.
– Вот и зря! Я, родная мать, стречка ему ни разу не сделала. Он и без того покорлив, и старателен, и понятлив.
– Да, уж это верно. Понятливей других, – согласился Гаврила. – Так я его бережно: на портках и рубахе ни кровинки не выступило.
– Еще бы в кровь!? – вскричала Марфа и, швырнув прялку на полати, завопила: —Да я тогда тебе всю бороду выщипала бы!.. Ты думаешь, он безотецкий, так у него и отца нет?.. На-ко, выкуси!..
Гаврила не стал пререкаться с Марфой, ушел. На другой и на третий и на четвертый день Андрейка не возвращался.
Мать забеспокоилась:
– Заплутался парень в лесу. Да на зверя нарвется – и поминай как звали!.. Ох, Гаврила, Гаврила… Богомаз несчастный, будь ты проклят со своей строгостью!..
На пятый день от кого-то узнал Юшков, в каком направлении, в какое дальнее урочище ушел Андрейка, и решил со всей своей иконописной школой-мастерской идти в лес облавой искать пропавшего Андрейку.
Целый августовский день бродили ребята по лесу. И были, невзирая на усталость, довольны вынужденной прогулкой. Ягод попутно насобирали, видели много рыжих белок, прыгающих по веткам. Даже на свежий след медвежий напали; кричали, ухали, свистели, но никто не откликнулся.
– Худо дело, ребята, – сокрушенно сказал Гаврила, собрав учеников около себя. – Куда его леший унес, не угадать. Придется заночевать в лесу у демидовских смолокуров на подсеке, а завтра другим путем в Ильинское пойдем, через пожни, где стога наметаны, авось не найдем ли его в заброшенных шалашах?..
Ребятам не все ли равно куда идти… Некоторые представляли себе, что Андрейка в лесу, конечно, жив- здоров, и не без приключений он скрывается в этих дебрях. Ягоды есть, орехи кедровые есть, вот еще бы ему ружье с пороховницей да топоришко, ну, тогда бы живи – не тужи. Живут же беглые мужики-лесовики, звероловы и дегтекуры!..
В сумерки вышли к избушкам, где жили прокопченные и пропахшие дымом старики-смолокуры и обжигавшие березовый уголь демидовские работные люди. Не удивились лесные отшельники появлению Гаврилы с ватагой.
Пятые сутки Андрейка Воронихин проживал здесь и хотел надолго остаться помощником у смолокуров.
Десятник сразу догадался:
– Ого, Гаврюха Юшков нагрянул, никак беглеца ищет?.. Пойдет ли парень с вами – не знаю. Очень уж у нас ему привольно: сосновое пенье-коренье таскает. Кормим свежинкой-медвежатиной. Онамедни двух медведков на рогатину приняли. И вас угостим.
– Где же парень? Где он? – заторопил десятника Юшков.
– А ты не спеши, не ускачешь. Парень с устатку спит и будить его не дам. До утра и вам идти некуда, заночевайте. Утро вечера мудренее. Пойдет ли отсюда парень? Любо ему тут у нас. Лук стрельчатый сделал, стрел вересовых острых настрогал. И за эти дни тридцать белок между делом убил. Глянь, вон шкурки сохнут. На три шапки товару хватит…
– Да, завидная тут у вас жизнь, – согласился Гаврила, – только не для Андрейки. Ребята! Ищите, где он тут…
Всклокоченный, чумазый, предстал Андрейка перед Гаврилой.
– Бить будешь? – первое, что спросил Андрейка, потупив глаза на носки сочно смазанных пахучим дегтем сапог.
– Не собираюсь. Давай-ко, парень, поворачивай к дому да за дело берись. Эх ты, смолокур! Мать по тебе с ума сходит. Не гоже так. Разве так нас стегали – да не бегали…
Ребята обступили Андрейку и убедительнее Гаврилиных слов были их уговоры. Переспали ночь на подсеке, где от неугасаемого огня курился дымок, расстилаясь по лесной низине, и янтарным дегтем наполнялись огромные посудины, радуя добытчиков, молчаливых и суровых лесовиков…
После шестидневного прогула Андрейка в иконописной у Гаврилы как-то нехотя, пересиливая себя,
