– Тогда до шести.
Касси сделала шаг от стойки, но Полц негромко свистнул, и она обернулась. Он достал ручку из-за уха и что-то вывел в блокноте для черновых записей. Вырвал из него листок и протянул ей.
– Приготовь эту сумму.
Касси взяла листок и взглянула на него. Там была проставлена цена.
8500 долларов.
Касси подумала, что это слишком дорого. Она немало прочла о современных технологиях и знала, что цена всего нужного ей должна быть в пределах пяти тысяч, включая и приличный барыш для Полца. Тот, видимо, догадался о ее мыслях.
– Послушай, – прошептал он, – тебе придется раскошелиться за эти штуки. Изделия у нас фирменные. Ты провернешь дело, оставишь их в номере, и сразу будет ясно, откуда они. Продать их тебе – не преступление, но мне могут пришить подстрекательство и пособничество. Обвинения в сговоре сейчас так и сыплются. В довершение всего я лишусь работы. Так что с тебя добавка за мое разоблачение. Хочешь – соглашайся, хочешь – нет, цена такая.
Касси поняла, что совершила ошибку, показав ему деньги заранее.
– Ладно, годится, – сказала она наконец. – Расходы мне возместят.
– Тогда до шести часов.
– Договорились.
10
У Касси оставалось два часа до встречи с Джерси Полцем. Она подумала, не поехать ли в «Клеопатру», взять оставленный в регистратуре пакет, но отказалась от этой идеи, поскольку нужно будет уйти оттуда на встречу, а потом вернуться. Это означало пройти два лишних раза под камерами слежения. Не следовало давать людям по ту сторону камер два лишних случая засечь себя.
Она поехала в противоположную от Стрипа сторону. Остановилась сначала на Фламинго-стрит у маникюрного салона и попросила маникюршу остричь ей ногти как можно короче. Это было не особенно элегантно, но азиатка-маникюрша, очевидно, вьетнамка, не задавала никаких вопросов, и Касси щедро дала ей на чай.
Потом поехала на восток, мимо университетского городка, в район, где жила до одиннадцати лет. По пути из Лос-Анджелеса она убедила себя, что хочет увидеть его в последний раз.
Касси миновала детское кафе, куда отец водил ее за конфетами, автобусную остановку, где она выходила, возвращаясь из школы. Домик на Блум-стрит, принадлежавший ее родителям, был по-прежнему окрашен в розовый цвет, но за два десятилетия кое-что переменилось. Водяной охладитель на крыше сменился настоящим кондиционером. Гараж был превращен в жилое помещение, а задний двор обнесен изгородью, как и у всех в квартале. Касси стало любопытно, кто теперь живет в доме, не та ли семья, которая приобрела его на аукционе после того, как их лишили права выкупить заложенное жилье. У нее возникло желание постучаться, попросить разрешения взглянуть на свою старую комнату. Казалось, там она последний раз чувствовала себя в полной безопасности. Как приятно было бы вернуть это ощущение. Образ той комнаты навел Касси на мысль о комнате Джоди Шо с коллекцией чучел собачек над кроватью, но она поспешно отогнала это видение и вернулась к своим воспоминаниям.
Глядя на дом, Касси вспоминала, как вернулась домой из школы и увидела, что мать плачет, а какой-то человек в мундире прибивает к парадной двери уведомление о лишении права выкупа заложенного имущества. Он сказал, что уведомление должно быть у всех на виду, но стоило ему только уехать, как мать сорвала с двери бумагу. Потом потащила с собой Касси, и они сели в машину. Мать очертя голову неслась к Стрипу и в конце концов остановилась перед «Ривьерой», въехав двумя колесами на тротуар. Таща Касси за руку, она отыскала отца за одним из столов, где играли в блэкджек, и сунула бумагу ему в лицо, а потом за пазуху гавайской рубашки. Касси навсегда запомнила эту рубашку. На ней были изображены танцовщицы хулы, прикрывающие движущимися руками голые груди. Мать осыпала бранью отца, обзывала трусом и другими словами, пока ее не оттащили охранники казино.
Касси не могла припомнить всех слов, но явственно помнила ту сцену, увиденную глазами ребенка. Отец сидел, сохраняя место за игорным столом. Таращился на вопящую женщину так, словно видел ее впервые. На его губах играла легкая улыбка. И он не произносил ни слова.
Отец не вернулся домой ни в ту ночь, ни в последующие. Касси видела его потом лишь однажды – когда сдавала в «Тропикане» карты для блэкджека. Но к тому времени он окончательно спился и не узнал ее. А у нее не хватило смелости представиться.
Касси отвернулась от дома, и ей вновь припомнился дом на Лукаут-Маунтин-роуд. Она подумала о рисунке на мольберте в комнате Джоди Шо. Нарисованная маленькая девочка плакала, потому что покидала свой дом.
Касси понимала ее чувства.
11
В северном Лас-Вегасе машины еле-еле ползли по улицам. К клубу «Тузы и восьмерки» Касси подъехала с опозданием на четверть часа. Но прежде чем вылезти, она не спеша надела парик, купленный для дня осмотра дома на Лукаут-Маунтин-роуд. Опустила зеркальце, поправила парик, подкрасив в тон ему брови, затем надела розовые очки, купленные в аптеке Трифти.
В свое время Касси была завсегдатаем бара в «Тузах и восьмерках». Большинство его посетителей добывали средства к существованию в казино – кто законным путем, кто нет, и если ее где-то могли узнать даже после шестилетнего отсутствия, то именно в этом баре. Касси чуть не сказала Джерси Полцу, чтобы он назначил другое место встречи, но смирилась с его выбором, дабы не спугнуть его. Кроме того, она призналась себе, что ее манят туда воспоминания. Ей хотелось взглянуть, изменилось ли это место постоянных сборищ.
Взглянув еще раз в зеркальце, Касси вышла из «бокстера» и вошла в клуб. Рюкзак она несла повешенным на плечо. Увидела у стойки нескольких человек, по их форменной одежде или цвету фартуков у сдающих карты ей было понятно, в каких казино они работают. Было там несколько женщин в коротких платьях и туфлях на высоком каблуке, с лежащими на стойке пейджерами и сотовыми телефонами – поджидающих клиентов проституток, не смущающихся тем, что это ясно с первого взгляда. В «Тузах и восьмерках» нравы были свободные.
Полна она увидела в закругленной кабинке в дальнем углу тускло освещенного бара. Он склонился над тарелкой чили[3]. Касси вспомнила, что это было единственное в меню блюдо, которое завсегдатаи отваживались есть. Но она не хотела больше притрагиваться к нему ни здесь, ни где бы то ни было, после того как ела его каждую среду в Хай-Дезерт. Когда Касси появилась в кабинке, Полц запротестовал:
– Голубушка, ко мне должны...
– Это я.
Он поднял взгляд и узнал ее.
– Канун Дня всех святых еще ведь не скоро, а?
– Я подумала, здесь могут оказаться люди, которые помнят меня.
– Нет, ведь прошло шесть лет! Для Лас-Вегаса шесть лет – это большой срок. Знаешь, я уж решил не дожидаться, но потом вспомнил, что тебя здесь давно не было и ты не знаешь, сколько пробок стало на улицах.
– Теперь узнала. Я думала, в Лос-Анджелесе с этим паршиво, но здесь...
– По сравнению с Вегасом Лос-Анджелес – сплошной автобан. Здесь идет такое строительство, что нужны еще три скоростных шоссе.
Касси не хотелось разговаривать об уличном движении или погоде, и она перешла к цели их встречи.
– Привез мне что-нибудь?
– А как же.
Полц подсел к Касси с правой стороны, сунул левую руку под столик и принялся лапать ее. Касси оцепенела.
– Мне всегда хотелось этого, – улыбаясь, сказал Полц. – С тех пор как впервые увидел тебя с Максом.
