— То есть три года спустя после окончания дела Кукольника?
— Да.
— Вы имели отношение к следственной бригаде, разыскивавшей его, и, естественно, были хорошо знакомы с преступлениями. Почему же вы не включили Нормана Черча в свое исследование? Ведь это было бы вполне логичным?
— Лишь на первый взгляд. Прежде всего, Норман Черч был мертв. А мне были нужны живые люди, которые к тому же хотели бы со мной сотрудничать. Но, конечно же, заключенные. Мне нужны были люди, которым я мог бы задавать вопросы.
— Однако из тех пятерых, о ком вы писали, живы только четверо? Что же касается пятого, человека по имени Алан Карпс, он был казнен в Техасе еще до того, как вы приступили к своей книге. Почему в таком случае не Норман Черч?
— Потому, мисс Чэндлер, что значительную часть своей взрослой жизни Карпс провел в местах лишения свободы. Там сохранились целые тома, посвященные лечению и изучению психики этого человека. В отношении же Черча не осталось ничего. Раньше он никогда не оказывался в переделках. Он являлся аномалией.
Взглянув в свой желтый блокнот, Чэндлер перевернула страницу. Ощущение того, что она только что заработала еще одно очко, повисло в притихшем зале, словно облако сигаретного дыма.
— Но хотя бы предварительные справки о Нормане Черче вы наводили?
Прежде чем ответить, Лок некоторое время колебался.
— Да, я навел справки, но лишь самые поверхностные. Все закончилось на том, что я вступил в контакт с его семьей и спросил у жены, не сможет ли она ответить на мои вопросы. Она меня выставила. Поскольку сам человек был мертв, и никаких данных о нем не сохранилось — помимо деталей убийств, которые мне и самому были известны, — я не стал настаивать, удовлетворившись Карпсом из Техаса.
Босх увидел, как Чэндлер зачеркнула ряд вопросов в своем блокноте, а затем, перелистнув несколько страниц, открыла 'новую подборку вопросов. «Меняет тактику», — решил он.
— В то время, как вы работали со следственной бригадой, — сказала она, — вы составили психологический портрет убийцы, не так ли?
— Да, — нерешительно ответил Лок. Он поудобнее устроился на стуле, приготовившись к тому, что, как он понимал, сейчас произойдет.
— На чем основывался этот портрет?
— На анализе мест преступлений и методов убийства, с учетом того, как мало нам известно о нарушенной психике. Я оперировал обычной косметикой, с помощью которой, как мне казалось, можно было нарисовать портрет нашего подозреваемого. Извините за каламбур.
Никто в зале не засмеялся. Оглянувшись вокруг, Босх заметил, что на зрительских рядах уже яблоку негде упасть. «По-видимому, лучшее шоу во всем здании, — подумал он. — А может, и во всем городе».
— Психологический портрет у вас получился не особенно хорошо. Это в том случае, если Норман Черч был Кукольником.
— Да уж, особого успеха я не добился. Но такое случается. В такой работе очень многое строится на догадках и предположениях. Это даже не столько свидетельство моего провала, сколько признак того, как плохо мы знаем людей. Поведение этого человека никому не бросалось в глаза — не считая, конечно, женщин, которых он убивал, — до той ночи, когда он был застрелен.
— Вы говорите так, словно то, что Норман Черч был убийцей. Кукольником, доказанный факт. У вас есть какие-нибудь неопровержимые доказательства того, что это правда?
— Ну, я знаю, что это правда. Так мне сказали в полиции.
— А если подойти к этому с противоположной стороны, доктор? Если начать с того, что вам известно о Нормане Черче сейчас, и абстрагироваться от того, что вам было сказано в полиции о так называемых вещественных доказательствах, поверили бы вы хоть на секунду, что он виновен в приписываемых ему злодеяниях?
Белк уже собрался вскочить и заявить протест, но Босх сильно придавил ему руку и удержал толстяка на месте. Белк повернулся и зло посмотрел на него, но в тот момент Лок уже начал отвечать.
— Я не смог бы ни подозревать его, ни снять с него подозрений. Мы знаем о нем крайне мало. Нам вообще мало что известно о человеческом сознании. Единственное, что я знаю, заключается в следующем: любой человек способен на любой поступок. Я мог бы быть убийцей и сексуальным маньяком. Даже вы, мисс Чэндлер, могли бы. Каждый из нас обладает эротической оболочкой, но у большинства она — нормальная. У некоторых она может принимать необычные, но тем не менее достаточно невинные формы. У других — формы крайностей. Они выясняют, что могут достигать сексуального возбуждения и удовлетворения, только причиняя боль, даже убивая своих партнеров. У таких людей эта оболочка черна и глубоко спрятана.
Когда доктор закончил говорить, Чэндлер смотрела в свой блокнот и что-то там писала. Она не задала следующий вопрос, и доктор, которого никто не прерывал, продолжил:
— К сожалению, люди не нашивают эмблему черного сердца на свой рукав. А жертвы, которым довелось увидеть это сердце, обычно погибают и уже не могут рассказать об увиденном.
— Спасибо, доктор, — сказала Чэндлер. — У меня больше нет вопросов.
Белк принялся за дело без всяких вступительных и разминочных вопросов. Босх никогда прежде не видел, чтобы на его красной физиономии лежала печать такой сосредоточенности.
— Доктор, как выглядят люди с этой так называемой парафилией?
— Как и все прочие. Они ничем не выделяются из общей массы.
— Можно ли сказать, что они всегда — на охоте, пытаясь воплотить в жизнь свои анормальные фантазии и таким образом удовлетворить их?
— Нет. Исследования показали, что эти люди обычно осознают, что их вкусы сильно отличаются от
