Ирвинг. — Для этого нам понадобятся три группы. Шиэн и Опельт, вы — одна группа. Босх занят на процессе, Эдгар должен найти уцелевшую женщину, так что они исключаются. Лейтенант Ролленбергер, кого еще вы можете выделить?
— Ну, поскольку Батчер в отпуске, на его месте сидит Эйд, а Мэйфилд и Разерфорд заняты на том же судебном процессе. Я могу освободить кого-нибудь из них, чтобы он работал в паре с Эйдом. Это все, кто у меня есть, если только вы не захотите снять кого-то с других расследований.
— Нет, этого я не хочу. Подключайте Эйда и Мэйфилда, а я поговорю с лейтенантом Хильярд и узнаю, не сможет ли она подбросить кого-нибудь из Вэллей. У нее работали три группы по тому делу с грузовиком, но сейчас они зашли в тупик. Я заберу одну группу.
— Великолепно, сэр, — восхитился Ролленбергер.
Шиэн посмотрел на Босха и скорчил рожу, показывая, что от этого начальничка его сейчас стошнит. Босх улыбнулся. Детективов всегда охватывало подобное легкомысленное настроение, когда они получали приказы и выходили на очередную охоту.
— Опельт, Шиэн, я хочу, чтобы вы повисли на Море завтра с восьми утра, — сказал Ирвинг. — Вы, лейтенант, завтра утром должны провести инструктаж двух новых членов следственной группы. Расскажите им все, что нам известно, и пусть они сменят Опельта и Шиэна к четырем часам дня. Пускай следят за домом Моры до тех пор, пока он не выключит свет. Если понадобится работать сверхурочно, — разрешаю. Следующая пара возобновит наблюдение в восемь утра в субботу, а Опельт и Шиэн сменят их в четыре часа дня. В том же порядке пусть меняются и дальше. Ночные смены должны оставаться на посту до тех пор, пока не убедятся, что он улегся в постель и собирается спать. Никаких проколов! Если этот парень сумеет что-нибудь выкинуть в то время, когда мы за ним наблюдаем, можем прощаться с работой.
— Сэр.
— Что, Босх?
— Нет никаких гарантий, что он что-либо предпримет. Лок говорит, что последователь хорошо умеет себя контролировать. Доктор не считает, что он выходит на охоту каждую ночь. По его мнению, последователь контролирует свои желания и живет нормальной жизнью, а накатывает на него без какой- либо системы.
— Нет никаких гарантий того, что мы будем следить за тем, за кем нужно, детектив Босх, но я все равно хочу, чтобы за ним наблюдали. Я всячески надеюсь на то, что мы сильно заблуждаемся в отношении детектива Моры. Но то, что вы тут рассказали, звучит убедительно, хотя в суде ничего из этого невозможно было бы использовать. Так что следите за ним и молитесь, чтобы — если это он — нам удалось понять это прежде, чем он причинит вред кому-либо еще. Я...
— Полностью с вами согласен, сэр, — встрял Ролленбергер.
— Не перебивайте меня, лейтенант. Я не силен ни в работе сыщика, ни в психоанализе, но что-то подсказывает мне, что, кем бы ни был последователь, он чувствует за спиной наше дыхание. Он, конечна, сам виноват — из-за своей записки, а, может, считает это чем-то вроде игры в «кошки-мышки», в которой считает себя мастером. И все же он чувствует, что за ним идут. Будучи полицейским, я точно знаю одно: когда эти люди — те, кто живет на лезвии бритвы, как я говорю, — когда они чувствуют, что за ними идут, они на это реагируют.
Иногда ломаются, иногда случайно выдают себя. Потому-то я и требую, чтобы за Морой наблюдали даже тогда, когда он идет к почтовому ящику.
Все молчали. Даже Ролленбергер, который был в отчаянии из-за своей очередной оплошности, когда он перебил Ирвинга.
— Ну что, каждому ясна его задача? Шиэн, Опельт — наружное наблюдение. Босх, вы — вроде внештатника, пока не разберетесь с судом. Эдгар, на вас — уцелевшая жертва, и, если будет время, разузнайте побольше о Море. Но так, чтобы тот ничего не узнал.
— Он разведен, — сказал Босх. — Развелся прямо перед тем, как была сформирована следственная бригада по Кукольнику.
— Вот с этого и начните. Сходите в суд, полистайте дело о его разводе. Кто знает, а вдруг нам повезет? Может, жена бросила его из-за того, что он любил раскрашивать ее, как куклу?
Ирвинг поочередно посмотрел на каждого из сидевших за столом.
— Вполне возможно, что в результате всего этого управлению будет нанесен огромный ущерб, но я не хочу никаких послаблений. Пусть камни падают туда, куда упадут... На этом — все. Каждый получил задание. Приступайте. Все свободны. За исключением детектива Босха.
Мужчины поднялись и начали расходиться. Босх видел, в каком отчаянии пребывал Ролленбергер оттого, что ему не удалось еще разок, теперь уже в приватной обстановке, лизнуть жопу своему боссу.
После того, как дверь закрылась, Ирвинг несколько секунд сидел молча, собираясь с мыслями. На протяжении всей работы Босха в полиции Ирвинг всегда выступал по отношению к нему в роли эдакой Немезиды[22], постоянно пытаясь контролировать его и загонять за некую ограду. Босх всегда сопротивлялся этому. Между ними не было неприязни, просто Босх по-другому не умел.
Однако сейчас он чувствовал, что Ирвинг смягчился — по тому, как он обращался к Босху во время совещания или говорил в своих показаниях на суде. Ведь он мог вывесить Босха на просушку, но не стал этого делать. Впрочем, Босх не мог и не хотел высказывать свои чувства к Ирвингу, потому сидел и молча ждал.
— Я доволен вами, детектив Босх. Особенно в связи с вашим поведением на суде и действиями по новому делу.
Босх кивком поблагодарил начальника, зная, что главное еще впереди.
— Собственно, я попросил вас задержаться именно в связи с процессом. Я хотел... как бы это получше сказать... хотел сообщить вам, что мне, простите за выражение, глубоко наорать, какой вердикт вынесет жюри присяжных и сколько денег они решат заплатить той семье. Эти присяжные не имеют ни малейшего представления о том, каково это — находиться на лезвии бритвы, принимать решения, которые могут либо спасти, либо погубить чьи-то жизни. У вас нет возможности взять недельку и тщательно взвесить и оценить решения, которые приходится принимать в доли секунды.
