пространстве от Лонг-Бич до безводных пустынь все те безнравственные типы, которые делали деньги на человеческих грехах и слабостях, стали искать спасения в бегстве. Так по крайней мере писали в газетных статьях. Босх, однако, не сомневался, что заправилы индустрии порока, за которыми, как принято было считать, охотились «коммандос Конклина», продолжали свою престижную деятельность, а под пресс закона попадали лишь мелкие сошки, которых было легко заменить.
Последняя статья в подборке, посвященной Конклину, датировалась 1 февраля 1962 года. Там говорилось о его намерении баллотироваться на пост окружного прокурора в ходе предстоящей избирательной кампании, а также решимости и впредь бороться с пороками, подрывающими устои общества. Босх отметил, что значительная часть проникновенной речи, с которой Конклин обратился к избирателям со ступеней старого здания суда, основывалась на хорошо известных постулатах полицейской философии, каковые Конклин или его секретарь, писавший для него тексты выступлений, пытались представить как новые и совершенно оригинальные мысли.
«Люди иногда меня спрашивают: «Какого черта ты так суетишься, Арно? Ведь преступления такого рода обычно не связаны с человеческими жертвами. Что плохого, если человек хочет сделать ставку на тотализаторе или переспать с женщиной за деньги? Где здесь, спрашивается, пострадавшая сторона?» Что ж, друзья, я отвечу вам на этот вопрос, скажу, кого следует считать пострадавшей стороной. Итак, пострадавшая сторона – это мы с вами. Общество в целом. Позволяя такого рода деятельности процветать или просто глядя на это сквозь пальцы, мы тем самым ослабляем себя, ослабляем общество.
Я расскажу вам, как смотрю на такие вещи. Так называемые «мелкие преступления» по отдельности подобны разбитому окну в покинутом доме. Небольшая, казалось бы, проблема, верно? Нет, неверно. Если никто не вставит разбитое стекло, в скором времени наши дети будут считать, что всем на это наплевать, а значит, так и надо. И тогда они сами начнут бросать камни в окна и разобьют еще несколько стекол. Потом на этой улице может случайно оказаться грабитель. Он увидит этот дом, подумает, что людям, живущим здесь, нет дела до чужой собственности, и начнет грабить другие дома, пока их владельцы на работе.
Теперь представьте себе, что на этой улице появляется еще один преступник, начинающий угонять припаркованные здесь машины. И так продолжается день за днем. И вот уже жители поглядывают на своих соседей со скрытой враждебностью. Они говорят себе: всем на все наплевать, с какой стати мне беспокоиться? Потом жители перестают подстригать газоны перед домами и уже не велят детям, шатающимся без дела, чтобы те побросали сигареты и шли в школу. Это, мои друзья, называется медленным разложением. И такое происходит в нашей великой стране повсеместно. Разложение проникает в наши ряды незаметно – как сорняки на огороды. Ну так вот: когда я стану окружным прокурором, я буду выдергивать подобные сорняки с корнем».
Статья заканчивалась сообщением о том, что Конклин выбрал одного молодого «смутьяна» из прокурорского офиса в качестве менеджера своей избирательной кампании. Конклин сказал, что Гордон Миттель увольняется из офиса окружного прокурора и сразу после этого начинает на него работать. Босх еще раз прочитал статью и впился взглядом в слова, значение которых ускользнуло от него во время первого чтения. Они находились во втором абзаце.
«Хорошо известный общественности и избалованный вниманием прессы Конклин впервые за свою карьеру будет баллотироваться на столь значительный пост. Этот 35-летний холостяк, проживающий в Хэнкок-парк, сказал, что давно уже планировал принять участие в выборах и в этой связи заручился поддержкой ушедшего в отставку окружного прокурора Джона Чарлза Стока, который также присутствовал на пресс-конференции».
Босх открыл свой блокнот на странице, где были выписаны в столбик имена возможных фигурантов дела об убийстве его матери, и рядом с именем Конклина написал: «Хэнкок-парк». В общем-то эта информация не представляла особой важности, но, с другой стороны, хотя бы в малой степени подтверждала рассказ Кэтрин Регистер. Впрочем, и такой малости было достаточно, чтобы Босх вдохновился. Он почувствовал, что наконец-то добился хоть какого-то результата в своих поисках.
– Чертов лицемер, – пробормотал он себе под нос, обводя кружком имя Конклина. И продолжал чертить круги вокруг его имени, размышляя, что делать дальше.
Итак, Марджери Лоув в последний вечер своей жизни отправилась на вечеринку в Хэнкок-парк. Если верить Кэтрин Регистер, она должна была увидеться там с Конклином. После ее смерти Конклин позвонил детективам, которые расследовали ее убийство, и договорился с ними о встрече. Однако никаких записей об этой встрече не осталось. Босх знал, что этих фактов недостаточно для каких-либо выводов, но уже сами по себе они подтвердили подозрение, зародившееся у него, когда он просматривал папку с материалами дела. Что-то здесь было не так, не вписывалось в определенные рамки. Чем дольше он об этом думал, тем больше укреплялся в мысли, что чуждым, инородным элементом в этой схеме был Конклин.
Сунув руку в карман висевшего на стуле пиджака, он достал свою телефонную книжку, отправился на кухню, где у него стоял аппарат, и набрал домашний номер заместителя окружного прокурора Роджера Гоффа.
Гофф был старинным приятелем Босха, разделявшим его страсть к тенор-саксофону. Они провели много дней в судах, сидя бок о бок во время процессов, и много вечеров в джаз-барах, слушая музыку на высоких табуретах рядом со стойкой. Гофф был опытным прокурорским работником, протрубившим в офисе окружного прокурора почти тридцать лет. Он был свободен от политических пристрастий, просто любил свое дело и никогда от него не уставал, чем и отличался от других работников прокуратуры. На памяти Гоффа в офисе окружного прокурора сменились сотни заместителей прокурора. Он пересидел их всех. Теперь, посещая уголовные суды, он встречался с заместителями прокурора и адвокатами, которые были моложе его на двадцать лет. Но в своем деле Гофф по-прежнему был дока и, что более важно, сохранил прежнюю страсть в голосе, когда, выступая перед присяжными, призывал Божий и людской гнев на головы тех, кто сидел на скамье подсудимых. Извечная тяга к справедливости и упорство в достижении цели сделали его своего рода легендарной личностью в имеющих отношение к юриспруденции кругах. Помимо всего прочего, это был один из немногих прокурорских работников, к которым Босх испытывал безграничное уважение и доверие.
– Роджер? Это Гарри Босх.
– Привет, старый разбойник. Как поживаешь?
– Отлично. Чем занимаешься?
– Смотрю ящик, как все. А ты?
– Ничем. То есть размышляю. Скажи, ты помнишь Глорию Джеффрис?
– Гло... Черт! Конечно, помню! И сейчас попробую выстроить воспоминания в логическом порядке. Ага! Это та самая дамочка, у которой муж попал в автомобильную катастрофу и обездвижел, верно? – Он вспоминал обстоятельства этого дела так, словно читал один из своих служебных блокнотов в желтой обложке. – Она устала о нем заботиться. Поэтому в одно прекрасное утро, когда он лежал в своей постели и спал, села ему на лицо и не вставала, пока муж не перестал дышать. Она считала, что это сойдет за
