Теперь его окружили другие фигуры. Руки Киттима были заведены за спину, наручники на них защелкнулись раньше, чем он успел обернуться, чтобы увидеть тех, кто схватил его, — невысокого человека в плохо подобранной рубашке, двоих молодых людей, вооруженных пистолетами, и старика в черном облачении, который вышел из тени.
— Киттим, — задумчиво произнес Эпштейн, рассматривая человека, лежащего на земле. — Необычное, мудреное имя.
Киттим не двигался. Теперь он был весь внимание, несмотря на мучения, которые доставляла ему рана. Он уперся взглядом в старика.
— Я припоминаю, что
Эпштейн сложил руки у себя за спиной. Теперь они стали видны, и свет отразился от металлического чемоданчика в его руках.
— У нас есть к вам вопросы, — сказал Эпштейн, вынимая шприц и выпуская струйку чистой жидкости в воздух.
Игла нацелилась в Киттима, и существо, которое скрывалось внутри него, начало бесплодную борьбу, стремясь избавиться от бренной плоти.
Я покинул Чарлстон поздно вечером на следующий день. В комнате для допросов я рассказал специальным агентам Адамсу и Аддамсу почти все, что мне было известно, соврав только в тех местах, где надо было выгородить Луиса. Я не стал рассказывать и о своей роли в смерти двух мужчин на Конгари. Терезий избавился от их тел, когда я связанный лежал в его лачуге, а топи много лет надежно скрывали останки мертвых. Их не найдут.
Что же до тех, которые были убиты перед ямой, я сказал, что они умерли от рук Терезия и женщины, потому что были застигнуты врасплох и не успели отреагировать. Тело Терезия всплыло на поверхность, но от женщины и Ларуза-младшего не осталось и следов. Сидя в комнате для допросов, я снова мысленно видел, как они падают, исчезая в темной воде, тонут, и женщина тянет мужчину вниз за собой к протокам, которые текут под камнями, удерживает его там. Он захлебывается, и оба они сливаются в смертельном объятии, и смерть не может разлучить их.
У здания чарлстонского аэропорта стоял лимузин с тонированными окнами, сквозь которые никто не мог увидеть тех, кто находился внутри. Когда я шел к дверям, стекло одного из окон медленно опустилось и Эрл Ларуз-старший взглянул на меня, ожидая, что я подойду.
— Мой сын, — только и произнес он.
— Погиб. Я уже все рассказал полиции.
Его губы задрожали, и он смахнул слезы с глаз. Но я не чувствовал к нему ни жалости, ни сострадания.
— Вы ведь все знали, — сказал я. — Вы с самого начала должны были знать, что натворил ваш сын. Когда он пришел домой в ту ночь, забрызганный ее кровью, разве он не рассказал вам обо всем, что сделал? Разве он не умолял вас спасти его? И вы помогли ему, чтобы спасти его самого и честь семьи. Вы держались за этот клочок бросовой земли в надежде, что все происшедшее там останется никому не известным. Но потом появился Боуэн и подцепил вас на крючок, и оказалось вдруг, что вы больше не контролируете ситуацию. Его люди заполонили ваш дом, и, я думаю, он вытряс из вас немало денег. Сколько вы дали ему, мистер Ларуз? Достаточно, чтобы внести залог за Фолкнера, или еще сверху?
Старик больше не смотрел на меня. Он мысленно вернулся в прошлое, погружаясь в горе и безумие, которые, наконец, поглотят его.
— Для этого города мы были семьей королевских кровей, — прошептал он. — Мы жили здесь с момента его рождения. Мы — часть его истории, наше имя будет жить в веках!
— Ваше имя очень скоро умрет вместе с вами, и вашему роду не будет продления, как не будет продления роду Джонсов.
Я пошел прочь. Когда я дошел до дверей, автомобиль уже не отражался в их стекле.
А в домишке на краю Каины, в Джорджии, Верджил Госсард проснулся, почувствовав тяжесть на своих губах. Он открыл глаза, когда пистолет просунули ему в рот.
Фигура перед ним была одета в черное, лицо скрыто под лыжной маской.
— Встать, — приказали ему, и Верджил узнал голос, который слышал ночью у забегаловки Малыша Тома.
Его схватили за волосы и вытащили из постели, с пистолета, когда его вынули изо рта, закапали слюна и кровь. Верджила, одетого только в пестрые трусы, подтолкнули в спину, чтобы он шел на кухню своего убогого домишки. Потом его подтолкнули к задней двери, ведущей в поля за домом.
— Открывай.
Верджил заплакал.
— Открывай!
Он открыл дверь и оказался на улице. Верджил шел в ночи босиком по двору, чувствуя холод земли под ногами; длинные листья разросшейся травы царапали ему кожу. Он слышал дыхание человека за своей спиной, когда подходил к деревянному забору, ограничивающему его владения. Низкая стена, высотой примерно в три кирпича, появилась у него перед глазами. Кусок заржавевшего железа лежал поперек нее — старый колодец.
— Убери крышку.
Верджил помотал головой:
— Нет, не надо, — сказал он, — пожалуйста.
— Давай!
Верджил присел на корточки и убрал лист в сторону, открыв колодец.
— Встань на колени на край.
Лицо Верджила исказилось от страха и слез. Он чувствовал во рту вкус соплей и крови, опускаясь на колени и вглядываясь в глубину колодца.
— Простите меня, — сказал он. — Что бы я ни сделал, простите меня.
Он почувствовал, как пистолет уперся в ямку на шее под затылочной костью.
— Что ты видел? — спросил человек.
— Я видел мужчину, — сказал Верджил. Он был готов упасть. — Я посмотрел вверх и увидел мужчину, черного мужчину. С ним был еще один мужчина. Белый. Я плохо рассмотрел его. Мне не надо было смотреть. Мне не следовало смотреть.
— Что ты видел?
— Я же говорил. Я видел...
Пистолет подняли вверх.
— Что ты видел, придурок ты этакий?
И Верджил, наконец, понял.
— Ничего, — выдохнул он. — Я ничего не видел. Я не узнаю этих ребят, если увижу их снова. Ничего. Вот и все. Ни-че-го!
Пистолет отодвинулся от его головы.
— Не заставляй меня опять приезжать сюда, Верджил, — глубокий низкий голос звучал проникновенно, словно увещевал заблудшего.
Все тело Верджила содрогалось от рыданий.
— Я не буду, — сказал он. — Обещаю.
— Сейчас останься здесь, Верджил. Не вставай с колен.
— Хорошо. Спасибо, спасибо.
— Да на здоровье, — ответил человек.
Верджил не слышал, как он ушел. Он все продолжал стоять на коленях до самого рассвета, а потом, весь дрожа, поднялся и пошел назад в свой маленький дом.
Книга 5
