движением бросаю в печь пару крепких подсохших поленьев. Миша тем временем сбрасывает с себя остатки одежды, снимает с тонкой шеи маленький хьюман райтс вотч и ныряет в спальный мешок. В темноте словно молния пролетает ее гибкое белое тело. Я замираю в полном восторге. Снимаю исподнее.
Ныряю за Мишей.
Мы прижимаемся друг к другу всем телом и некоторое время не двигаемся. Надо согреться.
— Я свободен с тобой, — шепчу я Мише прямо в теплое ушко.
— Мррр… — мурлычет в ответ Михаила, слегка покусывая меня за шею и теребя мой хьюман райтс вотч, — Я тоже свободна с тобой. Так что с твоим глазом-то?
Я легко провожу рукой по её прохладной спине. Она покрывается мурашками.
Задыхаясь от предвкушения, я медленно рукоподаю ей. Михаила всхлипывает и рукоподает мне навстречу. Мы чувствуем друг друга каждой клеточкой. Каждой свободной клеточкой тела.
Рукоподаем…
— Милый… — шепчет мне Миша, — Мой милый… милый мой… какой же ты милый…
Рукоподаем… Рукоподаем…
Становится жарко. В печи начинают трещать дрова. На нашей слившейся воедино коже выступают капельки пота.
Рукоподаем… Рукоподаем… Рукоподаем…
Капельки смешиваются и стекают вниз, на вкладыш спального мешка. А Миша так пахнет!..
Рукоподаем! Рукоподаем! Рукоподаем!
Я рукоподаю беспорядочно. Михаила рукоподает бессознательно. Ее глаза закрыты, а волосы растрепались.
— Еще! — полустонет она, — Еще! Да!
Рукоподаю! Рукоподаем!! Рукоподаем!!!
— Так! — тело Миши начинает дрожать, — Так!! Так!!! ДА!!!
Рукоподаю! Рукоподаю!! Рукоподаю!!! Рукоподаю!!!! Рукоподаю!!!!
Белое тело содрогается, Миша обхватывает меня ногами и бьет вокруг себя руками.
— Ах!.. — вырывается у свободной на вдохе.
Рукоподаю! Рукоподаю!! Рукоподаю!!! Рукоподаю!!!! Рукоподаю!!!! Рукоподаю!!!!! Руко!!!.. Рукопода!!!.. РУКОПОДАЮ-Ю-Ю-Ю-Ю!!!!!!!!
Мы сливаемся вместе. Мы словно единое целое. Над спальным мешком поднимается пар. Миша быстро и коротко дышит. Я дышу медленно и глубоко.
— Я свободна с тобой…. - шепчет Мишутка, рукоподавая мне с нежностью.
— Я свободен тобой, — рукоподаю ей в ответ.
И еще какое-то время мы просто молчим, рукоподавая друг другу прижавшись. Мы наслаждаемся демократией. Вскоре я высвобождаюсь из рук Михаилы, зажигаю две свечечки и снова падаю в это распахнутое и такое мягкое тепло.
Я свободен и счастлив. Я высокопоставлен. Я лежу и смотрю на изысканного серого цвета потолок. Я талантлив. Мало кто может подобрать комбинацию свечей в помещении так. Никакой черноты. Никаких хлопьев копоти. Легкая серость. Как цвет моего служебного мерина.
— О чем ты сейчас думаешь? — спрашивает меня Михаила.
— О тебе, — отвечаю я, — Я всегда думаю только о тебе.
— Ты врешь… — улыбается Михаила.
— Я никогда не вру, — отвечаю ей я, — Я же отличник.
— Ты гений… — хихикает Миша, поправляя мне волосы, — Я живу с гением… с подбитым глазом…
— Хочешь кукурузного порриджа? — спрашиваю я нежно, — Вчерашний еще, совсем свежий.
— Давай! — говорит Михаила и стремительно поднимается.
Я еще мгновенье лежу в мешке, любуясь на ее стройное тело, но Миша быстро выскакивает в прихожую и возвращается оттуда уже в свитере.
— Давай, угости девушку, — смеется она, кидая в меня моим правозащитным свитером. Я натягиваю его и тоже поднимаюсь на ноги.
Миша ставит на печь котелок с порриджем, а я выскакиваю на мороз, чтобы набрать в чайник снега. Над Москвой медленно кружатся крупные снежинки. Вокруг тишина и покой. До чего же прекрасно. До чего удивительно.
Я возвращаюсь в трейлер и ставлю чайник рядом с котелком.
— Хочешь, послушаем радио? — спрашиваю я Михаилу.
— Да ну его к диктаторам, твое радио, — смеется Миша, обвивает меня своими длинными руками и рукоподает, рукоподает, рукоподает.
У меня от всего этого попросту кружится голова.
— Давай ты не будешь правозащитником? — шепчет вдруг Михаила мне в ушко, — Давай мы поженимся, а? Я рожу тебе отличника.
Мальчики — это прекрасно. Свободные, чистые мальчики…
— Мне надо… — шепчу я в ответ Михаиле, — Мой выбор. Ведь я не единственный.
— Единственный, — шепчет Миша, — Ты мой единственный.
— Не единственный, — шепчу я, — Только на нашем выпуске Московского Гарвардского было семьдесят восемь отличников. Ты обязательно родишь отличнику.
— Я не хочу любому отличнику, — хнычет Михаила, — Я хочу тебе. Я свободна с тобою.
— Ты будешь свободна со всеми, — рукоподаю Михаиле, — Мы живем в свободной стране. В счастливой стране с огромным и предсказуемым будущим.
— И без тебя… — бормочет Мишаня.
— Со мной! — горячо отвечаю ей я, — Я никуда же не денусь! Я просто буду жить в камере.
— И мы никогда не увидимся, — вздрагивает плечами свободная.
— Ну, почему никогда… — бормочу я, — Да меня пока еще никто и не берет в правозащитники! А скорее всего и не возьмут.
— Не возьмут? — с надеждой улыбается Михаила, осторожно трогая мой синяк.
— Наверняка, — киваю я ей, отстраняясь, — Сегодня ко мне приходил Рецептер. Знаменитый правозащитник. Вот такой хьюман райтс вотч! И из нашего разговора я понял, что рано. Мне еще долго и много работать над самоотречением.
— Я свободна с тобой… — шепчет Миша и рукоподает мне.
— Я тоже свободен с тобой, — отвечаю я Мише.
На печи вздрагивает крышечка котелка с порриджем. Из носика чайника извергается пар. Миша отрывается от меня и идет на кухню за кружками. Она движется. Ее движенья как архитектура. Я бросаю в чайник плитку чая, снимаю с печи котелок и ставлю его на холодный пол рядом со спальным мешком. Миша возвращается с кружками. Ставим чайник рядом, садимся на мешок и начинаем наш ужин.
— Ну, — говорю я Мише, разливая чай по кружкам и поднимая одну из них, — За свободу!
— За демократию! — поднимает свою кружку Мишутка.
Мы чокаемся чуть мятыми алюминиевыми боками кружек и пригубляем обжигающий чай.
— Мммм…. - говорит Миша, — Вкусно! Так кто же тебе глаз-то подбил?
Мы сидим с ней на полу и едим порридж, запиваем его чаем и не можем насмотреться друг на друга. Все, что нам нужно сейчас — это свобода. И она у нас есть. Мы свободны друг с другом. Не это ли счастье? Ви хэппи![69]
Мы познакомились с ней осенью, на день усекновения главы Георгия Гонгадзе. Свободные люди весело праздновали очередную годовщину моральной победы буревестника оранжевой революции над диктатурой кучмистов. Я шел во главе костюмированной колонны «Марш несогласных». На мне была маска Гарри Каспарова, а в руках я держал бутафорские шахматы. В районе Новоберезовского сквера нашу колонну традиционно встретили шеренги потешных омоновцев. Мы сошлись и начали ритуальный демократический танец. Несогласные с флагами и плакатами кружились вокруг омоновцев, Омоновцы
