В июле, уже без Лулу, компания в составе Дженни и Плам с мальчиками на «Фольксвагене», одолженном у матери Дженни — в тесноте, да не в обиде, — отправилась в Волвер. Перед самым заходом солнца их машина перевалила через небольшой гребень, за которым открывалась долина. Внизу, извиваясь, медленно текла река. По берегам ее стояли кипарисы. За ней, по обеим сторонам неширокой дороги, выстроились дома Волвера.
— О боже! — вдруг вскрикнула Плам. — Мсье Ляфорж, должно быть, не понял меня! Посмотрите!
Стены коттеджа были отремонтированы и выкрашены в кремовый цвет. Когда машина подъехала ближе, они увидели, что новые деревянные ставни были теперь бледно-лилового цвета.
— Я не могу заплатить ему! — простонала Плам. — У меня нет денег!
Изнутри коттедж был тоже покрашен в кремовый цвет, за исключением спальни, где стены оказались бледно-розовыми. В кухне они обнаружили разные поделки из дерева, а также… стиральную машину. Плам совсем разволновалась:
— Это ужасно! Я хочу сказать, что это чудесно и именно то, чего мне хотелось. Мсье Ляфорж спрашивал, каким бы мне хотелось видеть интерьер, и я описала ему, но я сообщила также, что пока не могу позволить себе этого! Господи, да он, наверное, не понял мой убогий французский!
В этот момент в дверь постучали. Мсье Ляфорж объяснил, что видел, как какая-то незнакомая машина проехала по долине и остановилась возле их коттеджа.
— Вам нравится ваш новый дом? — спросил он с широченной улыбкой.
— Да, нравится, но… разве я просила вас делать это?
— Нет, не просили, мадам Плам.
— Слава богу! Но тогда зачем вы сделали это?
— Мне нечего было делать в освободившееся между двумя крупными подрядами время. Вот и занялся вашим домом. Я ведь знал, чего вы хотели. Для электрических работ я пригласил своего кузена, который на пенсии и не может сидеть без дела.
— Но стиральная машина!
— Ах, да, за нее вам придется уплатить. Когда имеешь малых детей, такая вещь необходима. Она недорогая — устаревшей модели. Я купил ее, когда Жак распродавал свой магазин.
— Так вы еще и водопровод подвели?
— Да. За него, как и за электричество, тоже надо платить.
— Ноу меня нет денег!
— За все остальное, кроме того, что я упомянул, вам не надо платить. Я не рассчитывал на оплату того, о чем вы не просили.
— Но я не могу принять вашу работу в качестве подарка.
— Конечно. Вы заплатите мне, когда сможете.
— У нас в Англии плотника не сыщешь днем с огнем, — восторгалась Дженни. — А тут тебе отремонтировали дом без всяких хлопот, да еще бесплатно.
— Но у меня нет денег, мсье Ляфорж, — повторила Плам. — Как я смогу рассчитаться за воду, электричество и стиральную машину? — Она чуть не плакала, так ей не хотелось иметь неприятности с местной электрической компанией или прослыть несостоятельной иностранкой.
— У меня есть кое-какие соображения на этот счет. Вы же художник, не так ли? Тогда рисуйте дома в округе — портреты домов вместо людей. Я знаю, у кого есть деньги, и буду показывать, какие дома рисовать.
Дженни покатилась со смеху.
— Он предлагает, чтобы мы заделались бродячими художниками, как в восемнадцатом веке, когда они ходили от особняка к особняку и рисовали владельцев, членов их семей, собак и лошадей. Насчет тебя, Плам, не знаю, а вот мой стиль тут, похоже, будет в самый раз!
Все лето Дженни рисовала «портреты домов». Не проходило и часа, как владелец дома уже дышал ей в затылок, закатывая к небу глаза и гадая, сколько может стоить такая картина. Покупалась каждая, без исключения. По ценам, которые устанавливал мсье Ляфорж. Плам с Дженни решили проводить здесь все школьные каникулы. В следующий раз они купят походные кровати и постепенно обставят дом мебелью из магазинов местных старьевщиков.
…В ту осень отец Лулу наскреб денег, и дочь, притихшая и покусывающая ногти, смогла поступить на годичные курсы администраторов для учреждений культуры. Это могло позволить ей зарабатывать на жизнь, имея дело с живописью. Он уважал стремление Лулу быть независимой от родителей, но ему хотелось, чтобы она имела какую-то реальную профессию. А уж будет ли она заниматься живописью, это ее дело.
Через год Лулу, все еще смиренная, нашла себе место художественного администратора в Бирмингеме. Она полюбила эту работу и стала ценным специалистом в организации выставок.
В октябре 1981 года у Дженни прошла персональная выставка в галерее «Авант-Авант». К несчастью, она оказалась ненамного успешнее, чем предыдущие показы. Дженни подозревала даже, что все немногие распроданные картины были куплены друзьями отца по его просьбе. Она узнала одного из них, никогда прежде не проявлявшего интереса к живописи.
Когда Плам попыталась успокоить подругу, напомнив ее успех во Франции, благодаря чему они уже обставили мебелью коттедж, Дженни зло закричала, что ей нужно, чтобы в ней признали серьезного художника, — точно так же, как признали Плам.
3 ноября 1981 года бракоразводный процесс Плам наконец пришел к своему завершению. Двумя неделями позднее открылась ее первая персональная выставка. На этот раз стены в галерее «Шустринг» были белыми, а под ногами скрипели некрашеные половицы. В зале было прохладно, зато дешевое белое вино лилось рекой.
Плам пришла задолго до открытия в черном бархатном платье, которое выглядело дорогим, хотя таким не было. Ее трясло и подташнивало от страха.
Зигфрид, владелец галереи, тоже был в черном — джинсы в обтяжку, куртка с капюшоном, покрывавшим его бритую голову. Он напоминал монаха.
— Хотите новость, дорогуша? Две картины уже проданы. — Он махнул рукой в сторону двух полотен, и Плам увидела, что на них наклеены красные звездочки. — Но с двумя условиями: во-первых, вы должны с покупателем сегодня пообедать…
— Но кто он? — Плам была заинтригована.
— В этом и заключается второе условие: вы не должны знать его имени.
— Как романтично! Или это просто розыгрыш? По вашему виду не скажешь, что вы довольны, Зигфрид, хоть и продали две картины.
— Когда окажетесь в кафе «Ройял», поймете, почему я недоволен, — мрачно сказал Зигфрид.
— Но я не могу пойти туда! Здесь скоро должны появиться сыновья с моей подругой Дженни. Я обещала показать им свою первую выставку!
— Почему бы не взять их на встречу с таинственным покупателем? Он не говорил, что приглашает вас одну. Похоже, он не видел белой женщины уже недели две, не меньше. — Зигфрид ухмыльнулся. — К вам направляется репортер из «Хэм энд Хай». Ради бога, улыбайтесь, что это у вас такой испуганный вид?
В зеркально-золоченом блеске гриль-зала кафе «Ройял», где когда-то устраивали свои приемы Огастес Джон и Арнолд Беннетт, метрдотель провел Плам с сыновьями к центральному столику, за которым сидел Бриз Рассел. Сердце Плам затрепетало.
Когда их усадили на стулья с малиновой обивкой. Бриз отмахнулся от протянутого меню.
— Требуется всего лишь самое большое в мире мороженое, — сказал он, незаметно подмигнув официанту.
— С шоколадными чипсами, тертым шоколадом, молотым кофе, помадкой, грецкими орехами, персиками, малиной, клубникой, земляникой, ежевикой или с ассорти из фруктов, сэр?
