вышла через переднюю дверь, вздохнув холодного ночного воздуха Чикаго.
Возвращаться сейчас домой лучший вариант. Мне нужно время, чтобы подумать. У светофора стояло такси, я махнула рукой и забралась в машину.
– Куда направляетесь?
Хороший вопрос. После этого цирка мне не хотелось иметь дело ни с мужчинами, ни с родителями, работать в полиции тоже не хотелось. Куда я направляюсь? В приют для безработных незамужних женщин- сирот.
Я решила заглянуть в бильярдную Джо.
Такси высадило меня перед входом, я вошла и сразу направилась к бару, заказала виски и стала осматриваться.
Как обычно, здесь стоял такой густой табачный дым, что впору проводить опыты с развитием рака у лабораторных животных. Все двенадцать столов были заняты, но я решила, что после сорокового дня рождения можно отбросить застенчивость, и вписала себя в число претендентов на игру.
Через пару часов и после четырех порций пива я нанесла значительный урон соперникам и своей печени. Бильярд дал мне убежище от моих проблем – шары, один за другим закатывающиеся в лузу, можно сказать, погрузили меня в нирвану. Я забыла про Алана, Лэтэма, маму, Фуллера, Эрба, свою работу, квартиру, бессонницу, про свою жизнь.
Затем осознание действительности вернулось ко мне. Алкоголь, который раньше успокаивал мои нервы, теперь ввел меня в сонное состояние. Я проиграла три партии подряд и решила вернуться домой.
Ночь стала еще холоднее, я замерзла даже в куртке.
Мама похрапывала на диване. На автоответчике было восемь сообщений, но мне не хотелось сейчас ничем заниматься. Я разделась, свернулась на кровати, приняла снотворное и тихонько плакала про себя, пока оно не подействовало и не погрузило меня в чудесный сон без сновидений.
Глава 29
Откуда-то доносился занудный дребезжащий звук, ввергая меня в настоящую ярость. Я не могла ни убежать, ни остановить его, потом стала что-то понимать, открыла глаза и злобно взглянула на будильник.
Раздражающий звук. Но, надо полагать, приятный вой китов или кваканье лягушек никого не разбудят.
Я выключила будильник и села на кровати. Хотелось спать, болела голова. Я зевнула так, что щелкнули челюсти, и попыталась отогнать сон.
Это все снотворное. Я с трудом выползла из постели, подумала о том, что неплохо было бы сделать несколько приседаний, но потрогала шрам на животе и решила, что пока еще не готова к этому. Лучше принять прохладный душ.
Мыло, которое обещало открыть глаза, не помогло. Не справилась с задачей и холодная вода. Когда я вышла из ванной, мне все так же хотелось спать, но теперь я еще и дрожала.
– Хватит, – сказала я своему отражению в зеркале. Кроме снотворного эффекта, таблетки творили с моим организмом забавные вещи. У меня не было прыщей с тех пор, как я окончила школу, но теперь на лбу, как третий глаз, красовался здоровенный прыщ.
Я быстренько навела красоту и отправилась на кухню, чтобы сварить кофе.
Мама, которая обычно вставала рано, еще спала. Я пошла взглянуть на нее.
Она лежала на спине, с закрытыми глазами, рот слегка приоткрыт и была совершенно неподвижна.
Я подошла поближе, чтобы взглянуть, как поднимается и опускается грудь, но под одеялом это было незаметно. Я подошла еще ближе, чтобы услышать ее дыхание.
Но ничего не услышала.
Я чуть было не запаниковала, потом поняла, что веду себя глупо, и склонилась над ней, прикоснувшись к шее.
Кожа была теплой, хорошо определялся пульс на сонной артерии.
– Ты проверяешь мой пульс?
Я отпрыгнула назад, чуть не закричав от страха.
– Мам! Боже! Как ты меня напугала.
Мама посмотрела на меня фирменным родительским взглядом.
– Ты подумала, что я умерла, и решила проверить пульс.
Я сделала вид, что спешу, и посмотрела на часы.
– Мне пора бежать, мам. Я позвоню тебе позже.
– Когда ты пришла домой?
– Боже, мам. Мне сорок шесть лет. Я могу возвращаться домой, когда захочу.
– Но есть же люди, которые о тебе беспокоятся, эгоистично заставлять их волноваться.
Я решила не вступать в споры и вернулась на кухню к кофе. После проверки автоответчика выяснилось, что мне четыре раза звонил Лэтем и четыре раза Алан. Я даже не стала прослушивать их сообщения.
Специально добавив меньше воды, чтобы кофе был крепче, я бросила в чашку кубик льда, чтобы быстрее остыл. Появились мама с одеялом на плечах:
– Все нормально, Жаклин?
– Нет, мам, ненормально. И ты вчера не очень-то помогла мне.
– Прости меня за это. Ты знаешь, я люблю Алана как сына. Считай меня старой глупой женщиной, но, понимаешь, я думала, если привезти Алана сюда, то ты…
– То мы поймем, что все еще любим друг друга? Он бросил меня, мам. Ты не помнишь, как мне было плохо?
– Ему тоже было плохо, дорогая.
– Но ушел-то он, а не я.
– А ты не оставила ему выбора, работая без отпусков по восемьдесят часов в неделю.
Я налила еще кофе.
– Ты служила в полиции, мам. Ты знаешь, что это за работа.
– И я жалею об этом. О том потраченном времени. О работе на Рождество, например. Нужно было больше быть дома, с семьей. Ты же практически жила сама по себе.
Моя показная сердитость улетучилась.
– Мам, ты была моим героем. Я никогда не злилась на твою работу. Ты же помогала людям, творила добро.
– Нужно было помогать своей семье. Вместо этого я испортила тебя: теперь ты думаешь, что карьера – самое важное.
– Не испортила. Тем более у меня одно из самых высоких званий среди женщин-полицейских в Чикаго.
– А я единственная женщина среди своих знакомых, у которой нет внуков. – Мама увидела мою реакцию и сразу дала задний ход. – Жаклин, я не это имела в виду. Это случайно вырвалось.
– Вернусь поздно. – Я прошла мимо нее.
– Дорогая, извини меня.
Я проигнорировала ее извинение, схватила пальто и хлопнула дверью немного громче, чем следовало.
Если меня не разбудила злость, то это с успехом сделала погода. Холодная колючая морось набросилась на меня, ветер швырял ее в лицо, сбивал с ног.
Однако я оставила окно машины открытым и поехала в окружную тюрьму, чувствуя, как лицо немеет от холодного ветра. Зазвонил мобильник, но разговаривать мне не хотелось.
