– Закон о неприкосновенности личной жизни, ваша честь. Лейтенант Дэниелс не знала, что запись будет использована в суде.
– Но она знала о ее существовании, ваша честь. На самом деле именно она и сделала эту запись.
Судья Тейлор повернулся ко мне:
– Это правда, лейтенант?
– Да.
– Тогда я разрешаю использование записи в качестве улики.
Гарсиа поднял диктофон вверх.
– Запись «А» для идентификации. Лейтенант Дэниелс, это действительно запись вашего разговора с подсудимым во время свидания в окружной тюрьме двадцатого октября сего года?
Мне хотелось провалиться сквозь землю.
– Да. Но здесь только часть разговора.
– Я с удовольствием прокручу всю запись. Занесите в протокол, что запись «А» идентифицирована и используется в качестве улики. Продолжим.
После недолгой перемотки в зале опять раздался мой голос.
В полной записи я выглядела еще хуже. Слезные отрицания Фуллера и мой нарастающий гнев полностью разуверили всех в моей компетентности.
Запись заканчивалась вопросом Фуллера о том, записываю ли я разговор.
– Что произошло после того, как вы остановили запись, лейтенант?
– Именно тогда Фуллер заявил, что помнит абсолютно все и убьет меня, когда выйдет на свободу.
– Я ожидал, что вы скажете именно это. Именно по причине вашей личной ненависти к моему клиенту, жертве изменения личности под влиянием опухоли мозга. Я уверен, когда он будет давать показания, мы услышим совершенно иную версию того, что произошло после того как вы выключили диктофон. У меня больше нет вопросов.
– Перекрестный допрос? – спросил судья Тейлор.
Либби встала:
– Лейтенант Дэниелс, почему вы проявили такую враждебность по отношению к подсудимому?
– Это стандартная полицейская техника. Я пыталась разозлить его, чтобы он заговорил.
– И он заговорил после того, как был выключен диктофон?
– Да. Иначе зачем бы ему было просить остановить запись?
Либби повернулась к присяжным.
– Действительно. Зачем ему было просить остановить запись? Только чтобы сказать что-то, что не должно быть записано. Больше вопросов нет.
– Благодарю вас, лейтенант.
– Спасибо, Либби.
Но когда я уходила со свидетельской скамьи, я заметила неприязнь на лицах многих присяжных. Я уже не была героем.
Сев на место, я впервые за весь день взглянула на Фуллера.
Он пристально смотрел на меня, наши глаза встретились. Его лицо было образцом выражения грусти. Он драматично вздохнул, чтобы еще больше разжалобить присяжных.
Суд прервался на обед. Мне удалось добраться до уборной, сохранив видимость спокойствия. Умывшись холодной водой, я подошла к Либби и встала рядом. В уборной было много людей, поэтому я говорила тихо.
– Как они достали пленку? У тебя же была только одна копия.
– Она в сейфе, в моем офисе. Это точно не моя кассета.
Она осуждающе посмотрела на меня.
Я, слишком выдохлась, чтобы злиться.
– Подожди. Меня и так там распяли. Я больше чем кто-либо хочу упечь Фуллера за решетку.
– Я точно знаю, что никто не коснулся этой пленки после того, как ты отдала ее мне.
Я задумалась.
– Значит, мы были не единственными, кто записывал разговор. Что, если на Фуллере был микрофон?
У Либби полезли глаза на лоб.
– Если существует и другая запись, значит там есть признание Фуллера в том, что он лжет.
– Да. Но кто делал запись? Его адвокаты? Служащие тюрьмы? И даже если мы узнаем, кто это был, вряд ли сможем достать полную запись.
– Я знаю одного парня, который занимается звукозаписью. Я отнесу ему копию записи Гарсии, сравню ее со своей. Думаю, он сможет сказать, записаны ли они разными устройствами. Это позволит мне заставить вынудить Гарсию признаться, где он достал эту запись.
Какая-то женщина подошла к раковине, и Либби замолчала. Мы вышли из уборной.
– А что с прошлым Фуллера? – спросила Либби. – Нашли что-нибудь?
– Ничего. Может быть, снова попробуем разговорить Рашло?
– Я четыре раза пыталась. Он молчит. Его адвокат постоянно просит об отсрочке.
– Почему?
– Рашло хочет остаться в тюрьме. Он боится, что Фуллер, оказавшись на свободе, снова примется за него. Он даже не пытался выйти под залог.
– В чем его обвиняют?
– Соучастие в двух убийствах. Он крепко влетел. Его можно упечь очень надолго. Но я бы не задумываясь усадила на его место Фуллера. Проблема в том, что мы не можем найти связи между ними. Мы даже не знаем, как они встретились.
Я потерла глаза, зевнула:
– Он давно владеет похоронным бюро?
– Шесть лет. А до этого работал там же еще восемь лет, пока не купил его у предыдущего владельца.
– А прежде?
– Учился в Шампейн-Урбана.
Это было на юге, но все равно в двухстах милях от Карбондейла, где Фуллер ходил в школу.
– А еще раньше?
– Уоршемский колледж медицинской экспертизы в Уиллинге.
Уиллинг был еще дальше на север.
– Я буду продолжать поиски. Может, что-нибудь откопаем.
– Я надеюсь, Джек. Ты была моим главным свидетелем, а присяжные тебя возненавидели. У меня остались только два свидетеля, а затем начнется игра в мяч со стороной защиты. А они придут с ружьями.
– Плохо дело?
Либби нахмурилась:
– Если мы не придумаем быстро что-нибудь, то проиграем процесс.
Глава 35
Эрб ждал в моем кабинете.
– Ну, как все прошло?
– Меня не линчевали только потому, что ни у кого в зале не оказалось веревки.
Он засмеялся, но как-то ненатурально.
– А ты чего такой веселый?
– Свобода, Джек! Наконец-то свобода.
– Свобода от чего?
