— Какую операцию, батоне? — спрашиваю я. — Дайте мне одного трезвого милиционера в форме и с вашим удостоверением. Я сам приведу Рому.
— Э-э, батоне, — говорит начальник РОВД. — Да как так? Разве это операция будет? Вот ты сколько задержаний провел?
У меня к тому моменту было около трехсот задержаний. Я так и ответил, округляя:
— Триста.
— Э-э, — говорит, — дорогой, а у меня пятьсот. Ты меня слушай. Мы заблокируем дом слева, мы заблокируем дом справа. Обеспечим оперативное наблюдение. А потом проведем красивую операцию.
— Давайте еще вертолеты вызовем, — отвечаю.
Начальник просиял и убежал куда-то. Я сижу курю. Что делать — не знаю. Гена спит пьяный, Карцев пропал, я скоро стану как феномен. Или уникум? Или уникальный феномен? Нет, пожалуй, феноменальный уникум. И еще какая-то чушь в голову лезла. Но тут ко мне подошел поэт, уткнулся носом-бананом в плечо и сказал, что Гена Поляничко сравнил его с поэтом Лермонтовым. Вот какой хороший Гена человек! Да, согласился я, Гена тот еще конь! Счастливый поэт заплакал и предложил выпить за Гену. Мне уже было почти все равно, я готов был согласиться. Но тут пришел расстроенный начальник РОВД и сказал, что вертолета не будет.
— Какого вертолета? — спрашиваю.
— Никакого, — говорит. — Эти уважаемые бюрократы никакого вертолета для операции (он поднял вверх руку: для ОПЕРАЦИИ!) не дают. Сказали: обходитесь своими силами.
— Действительно — бюрократы! — поддакнул я и с ходу взял быка за рога. — Поехали брать Рому своими силами.
— Поехали, — согласился начальник. Сильно он из-за вертолета расстроился.
— Да, — подхватил поэт. — Мы поедем и возьмем Рому. И тогда я подарю ему томик своих стихов с автографом. И Гене Поляничко я тоже подарю томик своих великолепных стихов с автографом.
— Гене ты уже дарил, батоне.
— Ну и что? Мне для Гены ничего не жалко, — возразил поэт, и мы отправились брать Рому. Восемь человек с оружием на трех автомобилях. Но без вертолета... О, это была блестящая, профессиональная операция. Клоунада! Мы вломились в палисадничек за Роминым домом с пистолетами в руках. Половина на ногах не стоит. Я чувствовал себя последним идиотом и думал только о том, чтобы кто-нибудь сдуру да по пьяни не открыл стрельбу.
Мы вломились. В палисаднике, в беседке, сидят Рома и... Саня Карцев. Пьют. Беседуют. Литровая бутылка чачи стоит почти пустая.
— Здорово, — говорю, — Саня.
— О-о-о... а вы как тут оказались?
— Понятно... Здорово, Рома. Собирайся, пошли. Я за тобой.
Рома смотрит на меня глазами изумленными и говорит:
— А я уже все Сане рассказал. У него претензий нет.
— Ага, — подтверждает Карцев. — Он все рассказал. К нему пер... пертензий нет. Садись с нами, Женя, выпей.
Все, ребята, я больше не могу! Ну не могу я больше. Я не знаю, что делать... то ли плакать, то ли смеяться, то ли материться! Театр абсурда и «Кавказская пленница» вперемешку. Налил себе полстакана чачи, хватанул... потом взял обоих красавцев — и Саню, и Рому — за шкирки и потащил в машину. Поэт кричит: «Постойте, я еще Роме томик своих стихов с автографом не подарил!» А меня смех нервный разбирает. Ничего, отвечаю, в другой раз... лет через десять.
— А-а, — кричит поэт, — тогда я лягу на эту зеленую траву и буду лежать здесь, как поэт Лермонтов, убитый на дуэли. И буду лежать, пока не умру, и тогда вы все пожалеете. Вот какой я человек!
Все стали говорить мне, что так не поступают, нельзя поэта обижать. Он, дескать, очень ранимый. Ну ранимый так ранимый, пришлось уступить. Всучил он томик своих стихов Роме. С автографом. Рома, по- моему, ничего не понял, но зато поэт остался доволен и не стал умирать, как Лермонтов. Так я спас великого грузинского поэта.
А Рому я хотел отвезти в ИВС. Но не тут-то было.
— Нельзя, — сказали мне. — Сейчас должны родственники прийти. Прощаться будут... Мы тут живем, у нас такой обычай.
Короче — ой!.. ой, сейчас начнется опять! И никуда не денешься — такой здесь обычай. Но у меня уже на душе маленько полегче стало: и Рому взяли, и поэту жизнь спасли. В общем, прощание разбойника Амиряна с родственниками я пережил. Поэт опять же стихи читал. Проснувшийся Гена Поляничко рыдал. А Карцев — наоборот — дремал... Простились. Дали мне родственники «Волгу». Я Рому назад посадил, прижал с двух сторон своими невменяемыми операми, сам сел с родственничком вперед, — и погнали. Погнали быстренько, пока еще какое-нибудь прощание не началось.
Едем в Тбилиси. Ночь уже. Звездная, прохладная. Водитель-родственничек пьян — будь здоров. Доедем или не доедем — непонятно. Дорога петляет, горы, обрывы, а этот пьяный джигит, знай, шпарит под сотню. Трое невменяемых на заднем сиденье спят. Водитель напевает что-то себе под нос. Я сижу смотрю в небо. По сторонам или вперед лучше не смотреть: страшно. В багажнике поросенок визжит. Это Роме в дорогу дали. А еще у нас с собой винища литров десять и мешок со всяким хмели-сунели. Поросенок визжит, водитель поет, Карцев храпит. Я сижу, смотрю на звезды, думаю: «Доедем или не доедем?»
Чудо, но доехали. Опустили Рому в камеру. Вместе с мешком, вином и поросенком. Объясняю оперу в ИВС: родственники, так и так, передали. Подержите уж пока. Тот говорит: а чего? Подержим. А пока давай, говорит, выпьем. Ты, наверно, хороший опер, а я так вообще отличный, мастер спорта по борьбе. Чего бы это нам не выпить?
Ой, мама Леля, что же делать?
— Нет, — говорю, — не могу. Мне один великий поэт книжку свою подарил. Вот видишь — с автографом. Сейчас пойду читать.
— О-о, — отвечает грузинский опер. — Это очень достойно. Нужно за это выпить.
Ставит на стол бутылку марочного коньяку и, разумеется, хмели-сунели.
А я уже не могу, все! У меня хмели-сунели изо всех дыр торчит, коньяк к горлу подступает. Я сам себе противен. Одна мысль в голове: нужно отсюда выбираться. Срочно нужно выбираться. Иначе — полный феномен-уникум! Хмели, блин, сунели. Оклахома как она есть... тьфу, Джорджия.
Еле я от опера вырвался. Мои орлы, пока я Рому оформлял, исчезли. Нашел их только в гостинице: спят в холле вповалку. Без документов, конечно... их милиционер привел, сказал администратору: свои. Вот и спят. Ну и слава Богу. Немного и я поспал, строго- настрого наказал Сане с Геной больше не пить, а утром пошел добывать билеты. Где там! Нет билетов — и все. Ни на поезд, ни на самолет.
И тогда я пошел прямо в МВД Грузии. Вид у меня такой: грязные джинсы, опухшая морда, не первой свежести сорочка. В карманах пустячки — три ПМ. Ну их-то, слава Богу, не видно. Вот так и закатываюсь в приемную министерства.
— Здравствуйте, я капитан спецслужбы МВД СССР. Мне необходимо поговорить с руководством.
И предъявляю удостоверение, слава Богу, свое — не перепутал. А надо знать грузин — на них любое слово с приставкой «спец» действует магически. Тем более что в Тбилиси такой «спец»службы не было, слыхом они о ней не слыхивали, а потому, наверное, вообразили себе неизвестно что, но что-то очень страшное, важное и крутое.
И меня прямиком проводят к замминистра. Кабинет огромный, шикарный, хозяин холеный, седой, генеральские погоны горят. Картинка. Ну, представляюсь, объясняю .ситуацию. А ему вообще-то все это до фонаря. Он на меня смотрит безразлично и спрашивает:
— А вот ты такого-то и такого-то в Ленинграде знаешь?
А я знаю. Ну, сразу другой коленкор. Оживился замминистра:
— Ну, давай, капитан, выпьем за знакомство!
— Нет, — говорю я, — никак не могу. Рад бы с вами, товарищ заместитель министра, выпить, но у меня... тыр-пыр, восемь дыр.
