взор ЭкзИма, гранитные ступени просевшей в мох паперти, и его глуховатый неизреченный голос: «К свободе еще надо привыкнуть, Арольд Никандрович».
Гранитные ступени просевшей в мох паперти съелись, словно зубы удрученного жизнью старца. Прахом дальних скитаний легли на дороги их каменные тела, по атомам унесенные на подошвах страждущих. «Иду вперед — и нет Его, назад — и не нахожу Его; делает ли Он что на левой стороне, я не вижу; скрывается ли на правой, не усматриваю». И люди возводят новые храмы со следующими ступенями. И сколько еще их нужно пройти одну за одной? Век за веком сквозь телескопы церквей каждый видел грядущее, а обернувшись, — все те же ступени. Сколько дерзкого порыва, вдохновения, веры и желания одолеть этот ступенчатый подъем волнами окатывало глыбу широкого порога, по мощи и глубине мысли порой превосходя даже самые блестящие места из канонического учения. И сколькие, казалось бы, достаточно способные понять, так и откатились через него назад, приняв за смысл восхождения отодвигающийся конец пути.
Уже глянул из немоты священной бездны, изначально дарованной в осмысление, да так из смертных никем и не постигнутой, величественный иконостас. Уже обволокло иссушенные ноздри сладковатым дымком парящей над свечами вечности. Пусто. Ни дуновения, ни звука. Нечто неявное, не имеющее в данной реальности ни бесформенности, ни образа, не тяготя и не задерживаясь, проплывало через остановившегося на пороге Арда, и он, ничуть не пугаясь того, знал, что это осязаемо истекает время его выбора. Хотел было войти, но так и простоял, молчаливо склонив голову, задумавшись, старея и не видя необходимости входить, если придется все равно выйти назад.
Отпущенное ему время истекло, Арольд очнулся, вздохнул, и врата храма медленно затворились перед ним. Гулко отдалось под куполом запертое внутри эхо. Завилась в искристые смерчики потревоженная сомкнувшимися створками пыль, за спиной хлопанье крыльев, скрип и хохот — то ли птицы перессорились в тени акаций, то ли кладбищенские духи не поделили на погосте прошлые заслуги.
«И что ж не вошел?» — негромко поинтересовался невидимый ЭкзИм уже за церковной оградкой. «А что я скажу?» — пожал плечами Арольд. «А зачем непременно говорить? — повторил ЭкзИм его интонацию. — Ему был бы приятен сам факт». — «Как видишь, мы с ним и без того друг друга неплохо поняли. Впрочем, передай при случае, что я сожалею».
Уснувшая в дорожной пыли пегая шавка всполошилась, видно, приняв их за натурализовавшееся продолжение своего собачьего кошмара, и, поджав хвост, визжа и чихая, понеслась в путаницу душных дворов будоражить воображение уже пробрехавших ей навстречу сородичей.
«Нет-нет! — энергично запротестовал ЭкзИм. — Нам же прямо!» — «Собаки, — коротко пояснил Арольд. — Знаешь, поди-ка, что терпеть их не могу».
Громадная лапища тут же сграбастала его за воротник и, грубо вдернув внутрь сарая, ошарашила негаданной встречей.
— Куда прешь, придурок! — яростно зашипел ему в лицо многолетним перегаром обрюзгший гигант в изодранной клетчатой рубашке. — Благодать на свете блажным да придуркам!
— При-и-вет, Сима, — слабо икнул Ард, осыпаясь с толстых пальцев детины на слежавшуюся солому. — И к-кто ж эт’ тебя так отделал?
— Тс-с! Заткнись. — Отставной пехотный капитан крепко зажал ему рот и, кося припухшим глазом в щель между неплотными досками, ненавидяще процедил: — Вон они, с-суки.
Чувствуя неладное, Арольд сунулся к соседней щели.
Сима после своего сокрушительного сокращения из войск, вместе с ним же и сокращенных, честно продержался на казенных запасах спирта неделю. Потом перебрал множество работ, но везде обсчитывали. На последней закончилось мордобоем, двумя усиленными нарядами полиции и возмещением в рассрочку нанесенного котельной материального ущерба. После чего Сима зажил припеваючи. Теперь же бесстрашный авантюрист, картежник и вор, лихой полночью не раз очищавший беременные плодами ведомственные сады и никогда не пасовавший ни перед какой инстанцией, оказался избит и напуган до бледности. Впрочем, и было от чего. Арольд не верил своим глазам.
— Это же десантники, наши хронодесантники, — бормотал он почти в ступоре.
— Не знаю, чьи они ваши, — зло шипел Сима, — но сукины они дети. Как снег на голову! В предместье погромы. Хватают без разбора. На маяке эти же засели, по докам бьют. Волонтеров, кого так не постреляли, всех в трюмы и потопили, как щенков. «КоНСоль», говорят, всем составом возле ратуши на заборе болтается.
Теперь Ард не верил своим ушам. Черт возьми, что происходит в проклятом городе!
Невнятный вначале наружный рокот рывком усилился. Еще секунда, и, покрыв вопль метнувшегося от стены Симы, по нервам саданул рев могучего мотора. Визг тормозов подмял под себя все звуки и сам осекся тупым ударом разгоряченной массы. Спичкой подломился косяк. Брызнули осколки вывороченных досок. Откуда-то сверху сорвался проржавевший скелет велосипеда и, соскользнув с захлестнувшейся на запястье Арольда членистой цепи, сгинул под обвалом раскатившейся поленницы. По сложной траектории медленно проплыл в иглах косо падающего света отброшенный Симой железный лист. В открывшемся углублении земляного пола — зеленая крышка снарядного ящика, сверху — коробка с капсюлями.
…На месте сшибленной двери из облака оседающего песка — пятнистый капот, разбитая фара, дымящийся протектор…
…Сима, присев, тянет на руки зловещее тело снарядного ящика. На плечи и темя — черепичный ливень, сквозь проломленную крышу блекло-синие фигуры сыплющегося внутрь хронодесанта…
…Рядом врезалось в землю огромное бревно. Сима мнет тяжестью упакованной взрывчатки первого десантника, пока Ард уворачивается от летящего в лицо сапога, выносит вместе с притолокой второго, швыряет разваливающийся ящик на капот и хладнокровно ввинчивает в латунное гнездо взрыватель, похоже, он даже беззаботно при этом насвистывает…
…Из взвеси пыли и опила перед Ардом возникает оскалившийся атлет с непокрытой головой, разбитое лицо в крови, карабин на отлете. Секущий удар прикладом. Ард, чудом отклонившись, наотмашь хлестнул цепью по аккуратно стриженому, с маленькой родинкой над бровью виску, и сам задохнулся в огневом смерче Симиной сдетонировавшей взрывчатки…
Жесткая рука ЭкзИма оборвала пепелящую муку, вернула форму, рассудок и властно выдернула его из пылающей бездны в расфокусированную сизость глубокого вечера.
Пошатываясь, Арольд тупо брел сквозь сумеречную пустоту незнакомой улицы. Дребезжа по смоченной скупым дождиком брусчатке, за ним на лопнувшем ремне волочилось обгоревшее цевье погибшего карабина. Сознание упорно настаивало на том, что в прошлом это был именно карабин, но паралитическая память ничем не могла засвидетельствовать его правоту или же уличить в подлоге. Рядом черным привидением неслышно двигался материализовавшийся ЭкзИм и незлобиво укорял:
— Ну, что у вас, в самом деле, за манера шарахаться от беспризорных собак? К Симе вот понесло. Прохвост и вор. Где он, там обязательно скверная история. Так все удачно складывалось…
Арольд с усилием разжал негнущиеся пальцы, болезненный дребезг за спиной прекратился.
— Домой хочу. Доканал ты меня, — произнес он сипло, обожженное пороховыми газами горло все еще саднило…
…Саднило ободранное велосипедной цепью запястье, да ко всему еще откуда-то взялось назойливое тиканье в правом ухе. Хотя нет, это пошли, наконец, в его комнате настенные часы. «Без четверти девять, — машинально отметил про себя Арольд. — И чего я тут расселся?»
— Вам предстоит еще долгая-долгая жизнь, Арольд Никандрович, — глуховато произнес ЭкзИм, поднимаясь из-за стола. — И множество-множество ступеней впереди, если, конечно, вы нынче же не удавитесь. Да, еще. Не забудьте переобуться, в домашних тапочках можно не совсем удачно соскользнуть с подоконника. Впрочем, вы опять все по-своему. Ну, как знаете.
Оконная рама сбоку от Арда провалилась в бездну, зияющий провал подернулся белесой пленкой, словно экраном, и из серой бумажной мути еще несозданного посеялся, не долетая до паркета, мелкий дождик над раскисшей дорожной глиной. Оступаясь в глубокие рытвины развороченной колеи, бредет под грубым капюшоном накидки одинокий пилигрим. Вязнет в зыби распухшей равнины его измочаленный посох.
