Очень.
— Понятно. Разрешите выполнять?
— Давай, ага. Выполняй давай. Как доставите этого… Как его?
— Беркутова, — подсказал Варданян.
— Ага. Как доставите, сразу ко мне.
— Хорошо, Виктор Ильич. Разрешите идти.
— Ступай давай. Ступай. — Сосновский вяло махнул рукой в сторону двери. — Но помни того — у тебя всего три… недели всего три.
— Я помню, Виктор Ильич, — ответил Варданян, пятясь к двери. — До свидания!
Сосновский долго невидящим взглядом смотрел на дверь за которой скрылся Варданян. Дурак какой. Надо б его того… За менить надо… Но кем? Все кругом… Хорошо если бы этот согласился… Кольцов этот… Или как там его… Такой если согласится, то служит… Будь здоров как ага… Заодно и того… Заодно и поквитется… С этим, как его, поквитется… За все, ага.
Глава вторая: Видеокассета.
На Электродный завод Калюжный попал лишь через день, но вновь не застал Огурцова. Ему сказали, что тот вчера уехал в командировку в Кемерово и будет в лучшем случае только завтра. Эдурад Васильевич вновь отправился в Линево к знакомому дому, где проживала Гладких. При их первой встрече ему показалось, что она от него что-то скрывает. Теперь он в этом был почти уверен.
— А, это вы, Эдуард Васильевич. Здравуствуйте! — проговорила она так, будто давно ждала его прихода.
— Здравствуйте! Людмила Сергеевна, признайтесь — в прошлый раз вы что-то от меня пытались скрыть? — спросил он напрямую. — Я прав?
— Ну, отчего же, — смутилась Людмила. — Почему вы так решили?
И по её реакции Калюжный понял, что попал точно в цель. Очень даже попал.
— Я в прокуратуре работаю семнадцать лет и за эти годы научился понимать, когда люди говорят откровенно, а когда пытаются что-то скрыть. Тем более, у вас это не очень хорошо получалось прошлый раз.
Лицо Гладких выразило целую гамму противоречивых чувств. Было видно, что она решает — можно ли полностью довериться Калюжному. Людмила испуганно огляделась, прислушалась. Из соседней комнаты доносились голоса её матери и сына.
— Пойдемте на кухню, — отчего-то шопотом проговорила она.
Эдуард Васильевич невольно усмехнулся подобной таинственности. Подумал:
«Что же за жгучую тайну она хочет мне поверить?»
Когда они оказались на кухне, Людмила плотно закрыла дверь, из кухонного стола достала большую металлическую банку, открыла. В ней оказалась гречневая крупа. Гладких запустила руку в крупу и достала видеокассету.
— Вот, Эдуард Васильевич, возьмите, пожалуйста.
«Наивная простота!» — вновь усмехнулся про себя Калюжный, беря кассету. Отчего-то женщины считают самым надежным местом хранения вот эти вот банки с крупами. Зная это, оперативники всякий обыск начинают именно с них.
— Что это? — спросил он.
— Это, на мой взгляд, то, из-за чего был убит Геннадий Федорович, — ответила Людмила. На глазах у неё навернулись слезы.
— Вот как! — удивился Эдуард Васильевич. — Это связано с работой завода?
— Нет-нет, — замотала головой Гладких. — Здесь такое, такое… Такое, что совсем жить не хочется! — Людмила разрыдалась.
— Но ведь позавчера вы утверждали, что Устинова убили люди Самохвалова?
— Нет, я этого не утверждала. Я лишь говорила, что Женя Огурцов был свидетелем разговора между Самохваловым и «фирмачем», где говорилось об убийстве Геннадия Федоровича. Думаю, что они действительно замышляли его убийство, но их опередили те, кто стоит за всем за этим. — Гладких кивнула на кассету.
— Вы так полагаете?
— Я в этом уверена.
— Вы просматривали запись?
— Да, — кивнула Гладких. Глаза её стали совсем испуганными и несчастными. — Я смотрела её у Жени Огурцова. У него есть видеомагнитофон. Это было уже после убийства Геннадия Федоровича.
— Огурцов тоже видел запись?
— Конечно.
— И что же на этой кассете?
— Здесь… Здесь такое свинство, Эдуард Васильевич… Здесь такой заговор. Всех нас дурачат и откровенно над нами издеваются. Сами увидите.
— Каким образом эта кассета попала к вам?
— Мне её передал Геннадий Федорович как раз в тот самый день, когда его убили?
— А как она оказалась у него?
— Он переписал её с кассеты своего друга, который в октябре прошлого года заезжал к нему.
— Кто этот друг?
— Геннадий Федорович мне этого не сказал. Просто сказал, что давний товарищ. Они с ним то ли вместе учились в школе, то ли в инстритуте. Не знаю.
— Да, но почему Устинов столь важную кассету отдал вам?
— Он мне доверял, — с вызовом ответила Людмила.
— Я не об этом. Почему он не оставил её у себя?
— Ах, вот вы о чем… В тот день Геннадий Федорович вызвал меня из отдела, сказав, что есть важный разговор. Мы вышли за территорию завода и он мне рассказал, что у него гостил его товарищ, которому удалось раздобыть видеокассету с записью, раскрывающей заговор на самых верхах. Устинов должен был встретиться в тот день с этим другом, но тот к нему не пришел — то ли уехал внезапно, то ли ещё чего. Геннадий Федорович подозревал самое худшее. Ему казалось, что за ним следят какие-то люди. Потому и попросил меня спрятать у себя кассету. Сказал, что если с ним что-то случиться, то я должна буду передать эту кассету либо кому-то из журналистов, либо в прокуратуру, но только человеку, которому бы я всецело доверяла.
— И вы решили довериться мне?
— Да, — кивнула Людмила. — К сожалению, у меня нет знакомых в ваших органах.
— Жена Устинова знает об этой кассете?
— Нет.
— Значит, вы решили полностью мне довериться? Я правильно вас понял?
— У меня нет другого выхода, — откровенно сказала Людмила и виновато улыбнулась.
Возвращался Эдуард Васильевич восьмичасовой электричкой. Народу было немного. Там, в вагоне, у него впервые появилось ощущение, что за ним следят. Он даже не мог понять и объяснить, каким образом оно, это ощущение, возникло. Он сидел, читал газету и, вдруг, почувствовал какое-то неудобство, дискомфорт. Опасность! Что за черт! Неужели за ним следят?! Стоило ему лишь прикоснуться к чужой тайне, как он тут же кого-то заинтересовал. Впрочем, в тот момент, когда он взял видеокассету, эта тайна стала его. Пусть он ещё не знает самой сути, но она его, лежит вон в дипломате. Опасность исходила сзади. Калюжный обернулся. Через стеклянную дверь вагона увидел в тамбуре двух парней и девушку о чем-то оживленно беседующих. Однако одного из парней больше занимал Калюжный, чем беседа. Это было видно по цепкому взгляду профессионала, обращенному на Эдуарда Васильевича. Их взгляды встретились. Парень поспешно отвернулся. Сомнений быть не могло — за ним следили. У Калюжного засосало под ложечкой, во рту пересохло. Ему стало страшно. Он прекрасно знал таких вот молодых людей. Они убьют и не заметят. Дернуло же его вновь поехать на завод. Что теперь будет? И что это за тайна такая, которую оберегают, не останавливаясь ни перед чем?
«Рост примерно 185 сантиметров, плечи широкие, шея мускулистая, „борцовская“, лицо широкоскулое,
