деревянной кроватке трогать не стал.
Поднялся на мансарду, выставил в окне одно из стекол, из кейса достал разборную снайперскую винтовку, собрал её и стал ждать.
Как всегда, ровно в семь на балконе особняка появился клиент. Это был тучный пожилой господин. Он широко раскинул руки, вдыхая влажный утренний воздух. И в этот самый момент Он поймал крутой лоб клиента в перекрестье прицела и нажал на спусковой крючек. Пуля попала уже бывшему клиенту точно в центр лба. Все было кончено.
— Вот так-то, сучара! — зло проговорил Он. — Это тебе за комвзвода Мишу Чугунова и всех наших ребят.
Оставив винтовку на мансарде, он быстро покинул дом и уже через полчаса был в гостинице.
Глава третья: Освобождение.
В ИВС в кабинете следователя сидел симпатичный молодой человек и веселыми глазами взирал на вошедшего.
— Здравствуйте! — поздоровался Калюжный.
— Добрый день, Эдуард Васильевич! Рад с вами познакомиться! А я старший следователь прокуратуры области Говоров Андрей Петрович. Прошу любить и жаловать.
— Очень приятно, — сдержано ответил Калюжный, интуитивно настораживаясь. Он уже никому не доверял, особенно вот таким благополучным молодым людям с насмешливым взглядом. Что им до чьих-то проблем. Без них им живется гораздо удобнее. Что же ему от него нужно?
— А что так обреченно, Эдуард Васильевич? Может быть есть проблемы со здоровьем?
— Вам показалось. И со здоровьем у меня все в порядке.
— Да вы счастливый человек! — улыбнулся Говоров. — Все-то у вас в порядке. Вам можно лишь позавидовать.
Калюжный плохо понимал юмор, а потому слова следователя воспринял как несмешку. Еще более замкнулся.
Не дождавшись никакой реакции на свои слова, Говоров продолжал:
— Имел удовольствие познакомиться с материалами вашего дела. В связи с этим у меня возник ряд вопросов. Вы позволите мне их вам задать?
— Спрашивайте, — пожал плечами Эдуард Васильевич. Как он и предполагал, у Говорова какая-то иная задача, нежели у Дробышева. По всему, этот следователь более осведомлен об истинных причинах его задержания.
— Для начала, я никак не могу понять, как вы опытный работник прокуратуры умудрились оставить свои отпечатки пальцев на месте преступления? Объясните, пожалуйста?
— Так получилось, — вновь пожал плечами Калюжный.
— Ну да, это конечно. Как говорится, «и на старуху бывает проруха». Это конечно. Вы знаете, Эдуард Васильевич. однажды Цицерон сказал совершенно замечательные слова: «Невозможно себе представить, чтобы те, которые стараются внушить страх, сами не боялись тех, в которых они желают вселить страх». Как они вам нравяться?
Калюжный прекрасно осозновал, что следователь ведет с ним тонкую игру. Говоров хочет, чтобы он сам рассказал, что здесь произошло.
— Не понимаю, для чего вы мне все это? — в который уже раз пожал плечами Эдуард Васильевич. Это не прошло незамеченным следователем.
— Однажды Сократа спросили: «Почему он так часто пожимает плечами?» Он ответил: «Удивляюсь глупости человеческой». Ну с Сократом все ясно. А чему постоянно «удивляетесь» вы, Эдуард Васильевич?
И снова Калюжный не понял юмора, а очередные слова Говорова воспринял, как желание побольнее обидеть, унизить. Почувствовал, как внутри возбудилось глухое раздражение против этого следователя с красивым, благополучным лицом, любителя сравнений и аллегорий. Эдуарду Васильевичу было гораздо проще иметь дело с Дробышевым. Во всяком случае тот был предсказуем. А этот… Этот та ещё штучка.
— Я уже ничему не удивляюсь, Андрей Петрович.
— Вы случайно не занимаетесь аутотренингом по Леви?
— Нет, не занимаюсь. Даже не знаю, что это такое.
— Леви утверждает, что даже в самой дерьмовой ситуации человек способен себя убедить, что у него в жизни все замечательно и будет на седьмом небе от счастья. Вот я и подумал…
— Зря подумали, — сухо перебил следователя Калюжный. Тот все более его раздражал. Строит здесь какого-то шута горохового!
— Значит, у вас все замечательно?!
— Относительно.
— Вы правы, в мире все относительно, Каждая новая абсолютная истина, опровергает предыдущую, точно такую же. Значит и явку с повинной вы дали в полном здравии и ясном уме?
— А у вас есть основания сомневаться? — вопросом ответил Калюжный.
— И самые серьезные. Дело в том, что полтора года назад этой же симпатичной командой из меня тоже пытались сделать убийцу. К счастью, я вовремя от них сбежал.
Калюжный конечно же не поверил ни единому слову Говорова. Даже не ожидал, что тот будет настолько примитивен. Прием не нов, даже тривиален — встать на одну доску с обвиняемым, чтобы тот проникся к тебе доверием.
— Бывает, — холодно ответил.
— А вы не очень-то разговорчивы, Эдуард Васильевич?
Калюжный не выдержал:
— Андрей Петрович, мне непонятно зачем вы меня вызвали? Мы уже разговариваем битых полчаса, а вы не задали по существу ни одного вопроса, все ходите вокруг да около. Если вас что-то интересует, то спрашивайте. Я готов ответить.
— А вы знаете это существо?
— Я думал, что вы знаете.
— Скажите, Эдуард Васильевич, вы недавно ездили в Линево на Электродный завод?
«С этого и надо было начинать, — подумал Калюжный. — Сейчас он будет спрашивать меня о видеокассете и её содержимом. Вот что ему нужно. Теперь ясно, кто тебя послал. Очень даже ясно. Нет, дорогой, о кассете ты от меня не услышишь ни единого слова. Это я тебе обещаю».
— Проверять факты, изложенные в жалобе гражданки Устиновой, муж которой погиб на железной дороге в результате несчастного случая, — ответил Эдуард Васильевич.
— Вы говорите так, будто читаете протокол, — улыбнулся Говоров.
— Говорю, как умею.
— С кем вы встречались на заводе?
— Со многими. Прежде всего с работниками отдела, который в свое время возглавлял Устинов.
— А с Гладких Людмилой Сергеевной встречались?
— Да.
— Отчего её объяснения нет в материалах проверки жалобы?
— Я её объсянения не записал, посчитав не имеющим значения для сути вопроса, — соврал Калюжный.
— А вот мне кажется, что дело совсем в другом. Вы не приобщили её объяснения потому, что оно подтверждало доводы Устиновой, что её мужа убили. Уверен, что Гладких вам сказала и об истинных причинах убийства Устинова.
И тут Калужный совершенно растерялся. Если Говоров действует по заданию мафии, то не мог, не имел права так раскрываться. И, скорее, от этой растерянности, проговорил:
— Если вы сами все знаете, то зачем спрашиваете, — по существу признав правоту Говорова.
— О содержании вашего разговора с Гладких вы кому-то говорили?
— Татьяничевой, — покорно ответил Калюжный.
— А прокурору?
— Нет. Но ему докладывала Татьяничева.
