неприятие моды на псевдофольклор, столь широко распространенный в то время, побудили двух чрезвычайно одаренных музыкантов – Белу Бартока и Золтана Кодая, хорошо знакомых с новейшими течениями в западной музыке, избрать для себя совершенно иной путь. С 1906 г. они предприняли целый ряд экспедиций, собирая подлинно народные песни. Эти песни, основанные на пентатонике, имели очень мало общего с теми подделками, что выдавались за настоящий фольк. Композиторы записали тысячи напевов и мелодий песен и танцев не только мадьярского происхождения, но и те, что были распространены среди словаков и румын, проживавших в Карпатском бассейне, тщательно при этом изучая их этнографический фон. Как композитор Кодай был очень тесно связан с фольклором: его концерт для струнного квартета (1908) или соната для виолончели и фортепьяно (1911) напрямую воспроизводят мир секейских баллад. Барток тоже испытал глубокое влияние фольклора, но при этом в его творчестве определенно нашла отражение революция, совершенная в эту эпоху музыкой авангарда: опера «Замок герцога Синяя Борода», соната для фортепьяно
Любой краткий очерк истории венгерской литературы эпохи дуализма должен бы начинаться с автора либретто для оперетты Штрауса «Цыганский барон» – Мора Йокаи, «великого рассказчика» и одного из последних гигантов «мартовской молодежи» 1848 г. Он был самым известным и самым читаемым венгерским писателем своего времени как в стране, так и за ее пределами. Сто томов его собрания сочинений (202 произведения), опубликованных в 1894–98 гг., знакомят читателя со всеми периодами истории Венгрии: турецкое иго; война за независимость под предводительством Ракоци; период, отмеченный стремлением Габсбургов создать единую централизованную империю; «эпоха реформ» и революция 1848 г.; а также ускоренное общественное и промышленное развитие страны во второй половине XIX в. Понятно, что героическая и патриотическая тематика привлекала особое внимание талантливого писателя-романтика, хотя его чрезмерный оптимизм, вера в гармонию и торжество гуманизма уже начинали восприниматься как некий самообман на фоне быстрых и грозных перемен в окружающем мире. Историческая тематика привлекала также одного из более молодых авторов – Гезу Гардони. В романах, рассказах и пьесах Ференца Херцега речь в основном идет о современном автору среднепоместном дворянстве: его герои часто бывают легкомысленны, ветрены, даже безответственны, но они все равно вызывают чувство искренней симпатии как подлинные представители венгерской нации, носители ее идей и ценностей. Самым талантливым учеником Йокаи, мастером сюжета и вставных новелл-анекдотов стал Калман Миксат. Подобно Йокаи и Херцегу, он в течение нескольких десятилетий был депутатом парламента, однако личный опыт участия в политической жизни страны имел следствием ярко выраженное критическое отношение писателя к правящей элите: образы некогда могущественных и уважаемых аристократов (герои, обладающие неоспоримо цельными натурами у Йокаи и приобретшие черты благородной богемы под пером Херцега) в поздних его произведениях становятся коррумпированными политиками или откровенными охотниками за приданым, изображаемыми со все более горькой иронией.
Критические ноты появляются и в повествованиях о деревенской жизни, всегда бывшей в национально-романтической литературной /411/ традиции символом чистоты и гармонии с природой. Не лишенные социологизма романы и рассказы Ференца Моры и других писателей обращают внимание читателя на процессы глубокого социального расслоения в сельском населении и на повсеместную нищету большей части венгерского крестьянства. Особенной правдивостью и художественной глубиной отличается реалистическая, даже натуралистическая проза Жигмонда Морица, повествующая о беспросветной жизни деревенской бедноты, полностью изверившейся и готовой в беспрестанной борьбе за землю даже на подлость, о равнодушии к неудачникам со стороны тех, кто сумел хоть немного над ними приподняться. Городская жизнь, т. е. существование в основном средних классов, также обрела своих бардов, воспевавших ее с глубокой симпатией или же весьма критически. Шандор Броди, прирожденный бунтарь, в подражание Золя создавал натуралистическую прозу, которая раздражала вкусы «христианско- венгерской», добропорядочной публики, равно как и филистерского нового среднего класса. Енё Хелтаи эпатировал консервативного читателя своими легкими, фривольными рассказами о повседневной жизни артистов мюзик-холла, журналистов, танцовщиц кабаре и прочей богемы, собиравшейся в театрах и кафе. Однако самым знаменитым представителем этой городской прозы стал романист и драматург Ференц Молнар. Его картинам жизни современного города почти не свойственны иконоборчество и излишний пафос, а его ирония остроумна и сдержанна. Он мастерски владеет искусством изображения характеров и непревзойденной в его время сценической пластикой, благодаря чему его пьесы с успехом шли и на Бродвее. На редкость универсальным писателем, хорошо знавшим и жизнь большого города, и быт провинциальных маленьких городков, умевшим рассказать обо всем на свете с удивительным очарованием и мастерством, был Дьюла Круди.
Писатели рубежа веков часто буквально просыпались знаменитыми после публикации во влиятельном литературном журнале, а затем в своем творчестве старались не опускаться ниже достигнутого художественного уровня. Первым из важных литературных журналов был «Будапешта семле» («Будапештское обозрение»), основанный в 1873 г. и неотделимый от имени самого выдающегося критика этого периода Пала Дюлаи. Другим традиционно ориентированным литературно-художественным журналом считался «Уй идёк» («Новые времена», выходил с 1895 г.), издававшийся Херцегом, тогда как Броди, Круди и многие другие писатели, имевшие отношение к модернизму, обрели свою славу на страницах «А хет» (выходил с 1890 г.). Однако /412/ по-настоящему выразителем настроений общества того времени стал литературный журнал «Нюгат», издававшийся с 1908 г. Он явился преемником журнала «А хет», взяв себе его авторов и подвергаясь аналогичным обвинениям в космополитизме, декадентстве, в отсутствии «венгерского духа» и художественной глубины. Журнал этот сумел объединить наиболее талантливых писателей, чутко воспринимавших не только венгерскую литературную традицию, но и новейшие западные художественные и литературные тенденции. В числе прозаиков, сплотившихся вокруг «Нюгата», были уже упоминавшиеся Мориц и Круди, а также Фридеш Каринти – очень крупный сатирик и философ. Замечательная, изысканная проза и поэзия Дежё Костолани пронизаны эстетикой импрессионизма, тогда как в сложных поэтических формах Михая Бабича традиции Араня гармонично сочетаются с современными западными стандартами. Литературный круг «Нюгата» разделял самые передовые тенденции в развитии общественной и художественной мысли того времени, однако литературный авангард, связанный с именем Лайоша Кашшака, так и остался ему чужд. Интеллектуальные и духовные искания писателей, сотрудничавших с «Нюгатом», были ближе к деятельности публицистов уже упоминавшегося «Хусадик сазад» или же к «воскресному кругу» молодых философов и социологов, таких, как Лукач, Манхейм и Полани.
Однако настоящей художественной вершиной, возвышавшейся над всеми упомянутыми литераторами, чье творчество явилось квинтэссенцией венгерского модернизма, стал поэт Эндре Ади. Не будь проблемы языкового барьера, он стал бы в мировой культуре XX в. не меньшим корифеем, чем Барток. Его поэтическое слово олицетворяет собой и универсальный эталон модернизма в целом, и его специфически венгерский вариант, в котором творец пророчески предчувствует трагическую судьбу своей страны, ее ближайшее будущее. Потомок обедневшего дворянского рода из Парциума, Эндре Ади стал душой и сердцем журнала «Нюгат», объединившего всю радикально-демократическую интеллигенцию. Его сложная поэтическая символика помогала раскрывать не только мир чувств, передавая все оттенки любовных переживаний, но и безжалостно обличать «венгерскую неразвитость», порожденную его же собственным, давно замкнувшимся в себялюбии и деградирующим классом. Его «новые песни нового века», напоминающие поэзию Бодлера и Верлена и наследующие дух неистовых проповедников протестантизма и обездоленных «разбойников» Тёкели и Ракоци, объявляли войну дворянскому консервативно- /413/ му провинциализму и призывали все прогрессивные силы общества, независимо от социального или этнического происхождения, объединиться в борьбе за национальное обновление.
В Венгрии было не так уж много людей, отчетливо видевших всю глубину дилемм, противоречий и опасностей, с которыми пришлось столкнуться стране накануне Первой мировой войны. Это обстоятельство идеологически раскалывало венгерское общество, поляризуя его. Один из полюсов был связан, прежде
