парадоксально, но окончательный распад геополитического единства, которое называлось «историческим Королевством Венгрия», – распад, вызвавший страшные потрясения в стране, сумевшей, тем не менее, их вынести и даже пережить, сохранив по крайней мере, часть своих экономических ресурсов, политического влияния и, самое главное, способность к объективной самооценке, – дал ей возможность начать все сначала. Ситуация позволяла надеяться, что общество сумеет тщательно пересмотреть и перестроить эти свои закосневшие социальные и политические структуры, частично ответственные за трагедию распада. История страны и даже шире – мирового развития – должна была подтвердить способность венгерского общества реализовать свой потенциал демократических преобразований. /421/
VII. На пути к самоопределению
(1918–45)
Первая мировая война официально закончилась 11 ноября 1918 г., когда в Компьене был подписан мирный договор между Антантой и Германией. Однако вооруженные стычки прекратились не сразу, особенно в районах венгерских границ, где новые национальные образования стремились подкрепить силой оружия свои территориальные претензии. Они торопились завоевать земли, чтобы узаконить новые приобретения по факту решением победителей, которые 12 января 1919 г. собрались в Париже с целью восстановить порядок в Европе, да и во всем мире. Именно неспособность, а, по сути, невозможность справиться с этой ситуацией смела с политической арены Венгрии пацифистов и демократов, пришедших к власти в конце войны. Страна, таким образом, лишилась своего первого в XX в. шанса встать на путь демократического развития. Ее демократические начинания закончились сначала красным, а затем и белым террором. Дефекты и недостатки послевоенного переустройства, продиктованные союзниками, обусловили установление в Венгрии консервативного режима, который подпитывался националистическими и ревизионистскими тенденциями в обществе.
Война и, в определенной мере, даже послевоенное мирное урегулирование, несомненно, сыграли роль катализаторов, ускорявших процессы, начавшиеся в мировой истории с побед Американской и Французской революций, нанеся смертельный удар по многонациональным империям Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы. Пришло время торжествующего национализма, претендующего на роль оплота свободы и демократии. Очень немногие люди, по вполне понятным причинам, оплакивали падение династий Гоген- /422/ цоллернов, Габсбургов, Романовых и султанов Османской империи. Можно не сомневаться, что западные союзники, победившие в войне и продиктовавшие свои условия мира, руководствовались отнюдь не только идеалами национального самоопределения для порабощенных народов, но скорее чисто политическими соображениями. Стремясь сохранить баланс сил, но без Австро- Венгрии, они рассчитывали, что этнические меньшинства, избавленные от имперского гнета, автоматически станут формироваться в виде либерально-демократических государств, а эти новые государства, находясь в
Оба этих ожидания оказались глубоко ошибочными. За исключением Чехословакии, все новые государства почти ничего общего не имели с демократией, не говоря уже о том, что послевоенное устройство не смогло снять всю межнациональную напряженность в странах региона и даже способствовало появлению новых этнических проблем и противоречий. Социально-экономическая отсталость подогревала националистические настроения в массах, мешая объединению или сотрудничеству стран, потенциально к нему готовых, и предопределяя их слабость, особенно в сравнении с могучими державами, оставшимися в проигрыше после окончания войны. Среди проигравших, помимо Германии, Австрии и Венгрии, оказались также Италия – с ощущением «украденной» у нее победы, поскольку часть ее требований так и осталась неудовлетворенной, – и Советская Россия, понесшая крупные территориальные потери и начисто обойденная вниманием со стороны организаторов мирной конференции. Более того, поведение самих миротворцев объективно представлялось далеко не безупречным. Хотя «Четырнадцать пунктов» Вильсона в принципе были ими приняты в качестве ориентира, фактически они стремились к наказанию проигравших, к тому, чтобы официально заклеймить их «военные преступления» в текстах договоров. Подобное лицемерие могло привести лишь к противоположному результату: вместо чувства вины осужденные испытывали негодование. Мирное урегулирование также не было свободно от тактики двойного стандарта. Преследуя собственные политические цели, победители открыто нарушали ими же провозглашаемые принципы. В итоге великие державы, присвоившие себе роль непререкаемых, но пристрастных судей, поде- /423/ лили народы Центральной Европы на «своих» и «чужих», произвольно награждая друзей и наказывая врагов.
Острота обиды проигравших, ощущаемая в первые годы мира, стала притупляться в относительно благоприятном климате 1920-х гг., что определенно способствовало консолидации общества. Политические и нравственные основания мирного устройства, прописанные на Парижской мирной конференции, оказались слишком непрочными, чтобы противостоять последствиям мирового экономического кризиса, разразившегося в 1929 г. Экономический изоляционизм порождал ксенофобию, национализм и политический экстремизм. Государства, выросшие на развалинах Австро-Венгрии, раздирались острыми внутренними противоречиями, грозившими процессом дальнейшего распада. Это порождало среду, весьма благоприятную для проникновения в регион нацистской Германии, которая дерзко и безнаказанно продолжала нарушать условия Версальского мирного договора. Она не только стала основным экономическим партнером для большинства стран Центральной и Юго-Восточной Европы. Когда был объявлен аншлюс, восторженные толпы горожан даже приветствовали кортеж Гитлера в Вене – с определенными оговорками или вообще безо всяких оговорок в политических кругах Венгрии он рассматривался в качестве союзника, заинтересованного в пересмотре парижских решений; он нашел поддержку и готовность к сотрудничеству среди социальных и этнических меньшинств не только в Румынии, но и в таких национальных агломератах, как Чехословакия и Югославия; воспользовавшись многочисленностью немецкоязычной диаспоры в Чехии, он захватил Чехословакию, проверив таким образом глубину состояния благодушия и беспечности, в котором пребывали западные державы, а ведь эта страна была самым любимым детищем миротворцев, собравшихся в Париже. Центральная Европа как понятие умозрительное и как реальный оперативный плацдарм играла определяющую роль в гитлеровских планах по завоеванию для немцев пресловутого
Уменьшение исторически сложившейся территории Венгерского государства до его нынешних размеров пытались обосновать различными причинами. Одни по-прежнему были убеждены, что в этом виноваты противоборствовавшие национальные движения региона, вступившие в сговор с великими державами Запада, другие предсказывали подобный конец еще до начала краха, а затем поясняли, что таков был неизбежный результат действия центробежных сил. Большинство историков в наши дни согласилось бы с последней точкой зрения, признав при этом, что сам процесс был неразрывно связан с конкретными, достаточно случайными обстоятельствами войны и мира. И действительно, его итог потряс даже наиболее жестких критиков темных сторон довоенного режима в Венгрии и его национальной политики.
Для них шок оказался особенно глубоким потому, что в большинстве своем они были выходцами из политически прогрессивного лагеря, хорошо относившимися к западным либеральным демократиям, единственно ответственным за их собственную политическую гибель. Трагедия последствий Первой мировой
