Буды, созданных Матьяшем.
Следует также добавить, что Матьяш оказывал покровительство не только корифеям новой учености. В частности, им был приглашен в Венгрию замечательный мыслитель схоластической школы доминиканец Петрус Нигри, позднее назначенный руководителем колледжа в Буде. Автор первой венгерской хроники, изданной типографским способом в 1488 г., Янош Туроци вряд ли испытал влияние гуманизма Возрождения. Его историческая мысль была сосредоточена на проблеме родства венгров и гуннов, которые прибыли в Венгрию из Скифии и первые правители которых избирались «высокопоставленны- /161/ ми особами». Эта идея приобрела особую популярность среди венгерского дворянства.
Сила оружия и блеск двора Матьяша обеспечили ему славу и уважение, однако судьба обделила его, основателя династии, главным – у него не было законного наследника. Напрасно последние годы своей жизни он, прибегая ко всякого рода уловкам, пытался сохранить престол за своим побочным сыном Яношем Корвином, рожденным в 1473 г. Так и не добившись решения вопроса с наследником, Матьяш умер в зените своей славы. Это случилось в Вене 6 апреля 1490 г. «Умер Матьяш, и с ним умерла справедливость» – так, по преданию, говорили в XVI в. простые венгры. «Матьяш умер, и теперь книги в Европе станут дешевле», – якобы воскликнул, по свидетельству очевидцев, Лоренцо Великолепный, услышав сообщение о смерти короля Венгерского Ренессанса.
Социально-политический кризис и
«отклонение» от Запада
Вскоре после смерти Матьяша была открыта Америка. Это совпадение можно считать символическим для судьбы Венгрии, а, по сути, всей Восточной и Центральной Европы (польский современник Матьяша король Казимир IV умер в 1492 г.). Этот период считается началом Новой истории, когда развитие торговли, финансов, промышленности, вооруженных сил, мореплавания и системы государственного управления постепенно стало придавать Западной Европе черты глобального превосходства, плодами которого она пользовалась в течение всего XVIII и XIX вв. В Центральной и Восточной Европе в то же время начинает проявляться тенденция к разукрупнению, считавшаяся «современной» по западным стандартам. Период относительного политического могущества региона подошел к концу. Долгосрочные перспективы экономического и социального развития его государств стали казаться не столь очевидными. Социальное расслоение общества, продолжавшееся несколько десятилетий, по сути, разрушило централизованные монархии. Хотя братья из династии Ягеллонов, казалось, реализовали мечту Матьяша о центральноевропейской «империи», поделив между собой все престолы в регионе, их государственные структуры, а также земельная собственность попадали под все более и более усиливавшееся влияние различных аристократических и дворянских фракций. /162/
По иронии судьбы усиление власти дворянства в регионе обусловливалось процессом нового европейского «разделения труда», вызванного географическими открытиями. Освоение природных ресурсов Нового Света с неизбежностью превратило Западную Европу в торговый, промышленный и финансовый центр Старого Света, тогда как за странами Центральной и Восточной Европы закрепилась роль поставщиков сырья и сельскохозяйственной продукции. Происходившая в Европе XVI в. «революция цен», вызванная притоком из-за океана огромного количества золота и серебра, привела к постоянному и заметному росту цен на продукты питания. Столь благоприятное для помещиков-землевладельцев стечение обстоятельств подвигло их на борьбу за увеличение аграрного производства и рост экспорта, но, прежде всего, за укрепление своей власти над крестьянами. В парламентах именно они составляли подавляющее большинство, поэтому им не составило особого труда добиться принятия нужных законов. Во времена правления Владислава, Яна Ольбрехта и их потомков парламенты Богемии, Венгрии и Польши один за другим издавали эдикты, привязывавшие крестьян к земле, усиливавшие их правовую зависимость от помещиков, возрождавшие барщину (
Социальные структуры венгерского общества в том виде, в каком они складывались на протяжении всего средневекового периода, оказались хорошо приспособленными для подобного хода событий при всей непредсказуемости новой ситуации. Около 60 % (а то и более) годовых доходов в казну при Матьяше поступало от сельского хозяйства. Выше уже говорилось, что основными статьями венгерского экспорта были скот (в XV в. его экспорт достигал 100 тыс. голов в год), вино и полезные ископаемые. Помимо золота и серебра, которыми Венгрия снабжала большую часть Европы до тех пор, пока на рынке не появились драгоценные металлы из Америки и Африки, к концу XV в. важное значение приобрела медь. Ее добыча была механизирована /163/ Яношем Турзо – дворянином, членом Краковского городского совета, венгром по рождению. Он вместе с Фуггерами[10] из Аугсбурга занялся монополизацией в этой отрасли металлургии. Таким образом, отсутствие готовой продукции в составе венгерского экспорта не было чем-то неожиданным для страны. С другой стороны, среди импортируемых товаров в сколь-либо существенных объемах фигурируют только ткани и кожи, поэтому можно предположить, что собственные ремесленные промыслы и внутренний рынок работали достаточно энергично. Однако «настоящих» городов – вольных королевских городов с фортификационными сооружениями и советами самоуправления – в конце XV в. (скорей всего, это был период их застоя или упадка) в стране насчитывалось всего три десятка. Их население в совокупности не превышало 90 тыс. человек, что совершенно не впечатляет, особенно при сравнении с численностью граждан благородного – дворянского – происхождения, почти ничего не имевших за душой, помимо врожденного высокомерия, подпитываемого правом на привилегии. Не обладая материальным достатком или интеллектуальным превосходством над окружающими, они, тем не менее, составляли группу с огромным политическим влиянием, которая сражалась за свои подлинные или мнимые интересы. Среди около 3,5 млн. подданных венгерской короны один из 20 или 25 был дворянином (во Франции этот показатель составлял 1:100), тогда как один свободный горожанин приходился на 40 человек (во Франции 1:10), и это в том случае, если согласиться с убедительной концепцией, согласно которой жители оппидумов, или торговых городков, по своему социальному статусу были ближе к сельскому населению, пользующемуся максимумом крестьянских «свобод», нежели к горожанам с минимумом городских прав.
Эти особенности социальной структуры отражались в общественных отношениях, институтах и обычаях страны, а они, в свою очередь, также оказывали влияние на социальную структуру. Так, ни в Англии, ни во Франции никому бы и в голову не могло прийти, что в парламентах может не быть представителей самоуправляемых городов. В Венгрии, напротив, мало кто даже догадывался о необходимости присутствия на заседаниях государственного собрания представителей вольных городов. И вполне закономерно, что там – в стране, где в конце XIII в. и с еще большей активностью после 1400 г. начала вызревать идея автономности «политического общества», стало при- /164/ нято считать, что депутаты от дворянства являются представителями «всего общества». На Западе в XIV–XV вв. монархи, сталкиваясь с политическими кризисами, в значительной мере, опирались на городскую экономику, тем более, что к тому времени дворянство ослабло, частично утратив влияние и власть над крестьянством. Оно само нуждалось в помощи государства, надеясь на получение должностей или на участие в войнах. Не имея над собой подобных сдерживающих начал, энергичное венгерское дворянство возложило все бремя разрешения политических и экономических кризисов на ту часть населения, которая за предшествующие столетия оказалась наиболее «продвинутой по-западному», – на крестьянство, которое теперь утратило все, что завоевало прежде, т. е. весьма ограниченные права и свободы. Таким образом, распад
