документов, удостоверяющих его личность, при себе не имел.
Заместитель командира 28 ремонтно-восстановительного батальона
Пришли за мной только утром. Не вчерашняя троица, а какие-то новые.
— Эй, дядя! Не околел за ночь-то?
— Да уж, не зажарился. Пожрать бы принесли, а?
— Может еще и выпить?
— Не помешало бы…
— Ага! И бабу теплую!
— Да, от вас, пожалуй, дождешься…
— Ну, хорош базлать — вылазь. Только не балуй, и пяти шагов не пробежишь, ежели, что…
Мы прошли по тропинке дальше, минуя какие-то постройки, и подошли к небольшому домику, воле которого прохаживался часовой. Окинув нашу группу безразличным взглядом, он кивнул на дверь. Поднявшись по ступенькам, мы вошли в дом. Коридор был пуст. Справа и слева виднелись двери.
— Стоять тут. Лицом к стене.
Второй из конвоиров постучал в дверь, и, дождавшись ответа, открыл ее.
— Проходи! Садись тут. Шапку долой!
В кабинете было четверо обитателей. Прямо напротив двери стоял стол, за которым сидел пожилой немец с погонами оберлейтенанта. Рядом с ним стоял щуплый немчик в солдатском мундире и с большими очками на тонком носу. Слева от входа стояли еще двое немцев уже существенно более серьезных габаритов. Ага, это значит — «дознаватели». Серьезные ребятки, одним ударом не вынесешь. Парочка полицаев осталась на пороге, внутрь комнаты не пошли. Да, тоскливо становится… Ну переводчик не в счет, у него и оружия нет. Обер? Вооружен, конечно, но, скорее всего, пистолет у него в кобуре. «Дознаватели»? Оружия у них не видно, да таким ребятишкам оно, вроде бы, как и ни к чему. Ну, еще пара стволов за спиной. Хреновый расклад, могу и не суметь. Да еще, неведомо, сколько немцев вокруг. И часовой у крыльца…
— Ваше имя? — очкастый переводчик.
— Дёмин, Виктор Федорович. 1890 года рождения.
— Военнослужащий?
— Нет. Вообще в армии не служил.
Переводчик успевал переводить мои ответы оберлейтенанту и тот их внимательно выслушивал. Сам никаких вопросов он не задавал, видимо допрашивали они уже не первого, и переводчик пока в подсказках не нуждался.
— Что вы делали в лесу?
— Спал.
— Меня интересует, что вы
— Я шел через лес в Демидовку.
— Почему не по дороге?
— У меня нет никаких документов, и посты не пропустили бы меня никуда.
— Почему у вас их нет?
— А где бы я их взял? Как с эшелона убег, так в лесу и прячусь.
— Откуда и из какого эшелона вы бежали?
— Сидел я. Нас в тыл везли, еще советские. В пути выломал доску и спрыгнул на рельсы.
— Один?
— Нет. Нас было пятеро. Но все разошлись в разные стороны. Так все время в лесу и сидел. В деревни заглядывал. Где давали, а где и так… брал…
— Откуда у вас оружие?
— У мертвого взял.
— Когда и где?
— Дня три назад. В лесу наткнулся. Их там было человек пять. Трое немецких солдат и этих… двое было.
— Этих? Кого это?
— Ну… Двое их было. В гражданской одежде — ну вот, как в моей. У одного я винтовку и взял.
— Зачем?
— Всегда пригодиться. Не каждый в наше время захочет что-то съестное отдать за просто так. Вот ружьё-то и в самый раз будет.
— Какое еще оружие было у убитых?
— Автоматы были, еще винтовка одна была, только приклад у нее был пулями попорчен.
— Почему вы не взяли автомат?
— Не знаю я этого оружия. Ружье привычнее.
— С оптическим прицелом?
— Ну, из него же и так стрелять можно? Да и не собирался я стрелять, так, для виду взял. Да и спокойнее с ним…
— Однако же вы из него стреляли?
— Не я. Это еще прежний… хозяин, наверное, стрелял.
— Зачем вы залезали в танк?
— Искал еду. Я оттуда консервы взял и сухари.
— Так? — это он уже к полицаям.
— Да, все так. Он еще банку гуталина оттуда выбросил. А сухари у него в логове были и одна открытая банка от консервов там же была. А вторую банку мы забрали, он ее открыть не успел…
— Достаточно. Вы говорили, — это он уже ко мне. — Что вы бежали из эшелона, где вы сидели. Как это?
— Ну, сидел-то я не в эшелоне, конечно. А в тюрьме.
— За что?
Я продемонстрировал ему свои руки.
— За это самое и сидел. Это, может для вас — тюрьма плохо. А я уж и привык.
— Зачем же бежали?
— Так на воле все одно — лучше. Да и слух прошел, что могут нас и не довезти вовсе.
— В смысле — не довезти?
— В том самом, что могут и к стенке поставить. Было уже такое, я слышал.
— То есть, вы хотите сказать, что бежали из эшелона и три месяца скрываетесь в лесах?
— Да уж и поболе трех месяцев будет…
— На что же вы надеялись?
— День прошел — уже и хорошо. Там, дальше — видно будет. А мне и так неплохо.
— И как же долго вы так собирались жить?
— Я, в свое время, из тайги, с Колымы, семь месяцев выходил — и ничего, вышел.
Переводчик повернулся к оберлейтенанту, и они минут пять о чём-то переговаривались. Поверили или нет? Чего мне теперь от них ожидать? Сказка моя шита белыми нитками, и раздолбать её — пять минут работы головой. Проверить все они, конечно, не сумеют, да и зачем это им надо? Поставить к стенке они и так меня могут, для этого все поводы у них есть.
— Господин оберлейтенант считает, что вы врете. Чем вы можете подтвердить свои слова?
— Ничем не могу. Если хотите, то можно сходить, трупы эти показать. Ну, немцев и этих вот…
— Вот вам карта — покажите.
— Не умею я с этими штуками обращаться. Пальцем, конечно, ткнуть нетрудно, да толку с того будет? Разве что, проводить туда кого-нибудь?
— Можно подумать, что у нас больше нечего делать, кроме как ходить с вами по лесам. У вас есть
