нарисовался весьма колоритный. 'Хм, - мрачно размышлял Александр Николаевич, устраиваясь на боковом сидении. - Неужели она в упор не понимает, что демонстрация нижнего белья и голой задницы в транспорте может вызвать не эротические чувства, а самую обычную брезгливость? Всё хорошо в меру, в нужном месте и в нужное время…'. Он вдруг вспомнил, как ему нравилось смотреть на коленки Людмилы, открытые мини-юбкой, - давно это было… Или совсем недавно?
'Хватит, - одёрнул он сам себя. - Думай о работе!' - 'А чего о ней думать? - ехидно возразил внутренний голос. - Думай, не думай - один хрен! Вы сидите в ж…, уважаемый Александр Николаевич, сидите глубоко и прочно. Все ваши юношеские мечты развеялись лёгкой дымкой, растаяли, и ваше время прошло. Имейте мужество признаться в этом - хотя бы самому себе. И ваше брюзгливое мысленное ворчание по поводу нравов и нарядов юных девиц - прямое тому свидетельство!'. Спорить с этим собеседником не имело смысла…
В детстве мальчик Саша, выросший в интеллигентной семье, читал журналы 'Наука и жизнь' и 'Техника - молодёжи' и жадно впитывал все новости о последних достижениях науки. Сказки становились былью - человек полетел в космос, а бытовая химия одаривала человечество всё новыми материалами. 'Капрон', 'нейлон', 'лавсан' - эти причудливые названия казались магическими заклинаниями, рождающими невиданные чудеса. А тут ещё незабвенный Никита Сергеевич творчески модифицировал ленинскую формулу 'Коммунизм - это советская власть плюс электрификация всей страны', добавив к ней ещё одно слагаемое: 'химизация'. И Саша Свиридов, окончив школу с серебряной медалью, поступил на химический факультет Ленинградского (тогда ещё ленинградского) университета (тогда университет в городе на Неве был всего один, а прочие вузы именовались институтами).
Это были славные времена! Всё казалось достижимым и возможным (стоит только захотеть и постараться), горизонт становился всё ближе, и будущее выглядело непременно счастливым - разве может быть иначе в стране победившего социализма, где 'всё для человека, и всё во имя человека'? И ещё - Саша был молод, никто не называл его по отчеству, и учёба оставляла ему достаточно времени для молодёжных вечеринок, поездок за город и прогулок по гранитным набережным дивными белыми ночами. И была любовь…
Её звали Людой, хотя ей самой нравилось имя Мила. И верно, это имя шло девушке - она действительно была
'Газель' выбралась из очередной пробки и поскакала по выбоинам вдоль трамвайных путей, лавируя и обгоняя автобусы и грузовики. Александр Николаевич отрешённо смотрел в окно. Думать о работе ему не хотелось - на Сашу нахлынули воспоминания…
В НИИ прикладной химии он попал по распределению - Александр Свиридов был первым в списке и имел право выбора. Ему понравилась сама атмосфера института: чистота лабораторий, организованность и деловитость, жаркие споры о новых направлениях в науке и о перспективах молекулярного синтеза. Тогда он многого ещё не замечал…
Саша работал как одержимый, не считаясь со временем. Он мог посередине разговора сорваться с места, оставив собеседника в недоумении, и помчаться к себе в лабораторию, чтобы тут же проверить на опыте свою очередную фантастическую гипотезу, пусть даже не имеющую прямого отношения к теме, разрабатываемой в настоящий момент. Вскоре Саша заслужил неформальное прозвище 'Алхимик', которое наряду с иронией свидетельствовало и о его упорстве и целеустремлённости и носило уважительный оттенок.
Кандидатскую диссертацию он написал и защитил через пять лет, но вот с докторской вышла осечка. Александр Свиридов вдруг с удивлением обнаружил, что в науке существуют и иные приоритеты, что плетутся многослойные интриги, и что далеко не все учёные мужи озабочены исключительно прогрессом ради светлого будущего всего человечества - есть и куда более прозаичные материи. Доктором наук он так и не стал, хотя завлабом его в конце концов назначили. Впрочем, произошло это уже в суматошную перестроечную пору, когда самые ушлые уже сообразили, откуда и куда дует долгожданный ветер перемен, и начали подыскивать себе более уютные местечки.
Увлечённость научными изысканиями не помешала Саше сделаться отцом двух детей - дочери Ани и сына Дмитрия. 'Ты, наверно, и не заметил процесса зачатия, - подтрунивали над ним коллеги, - всё-то ты у нас в трудах, надёжа-государь!'. На эти шутки Александр не обижался - они носили дружеский характер - и улыбался вместе с шутниками.
Не до смеха Саше стало в конце восьмидесятых, а в начале девяностых ему впору было заплакать…
Маршрутка свернула направо. Александр Николаевич попросил водителя остановиться у следующего перекрёстка и вылез из микроавтобуса. До начала рабочего дня оставалось ещё минут пятнадцать, и Саша решил пройти остаток пути пешком.
'Газель' запрыгала дальше, окатив заведующего лабораторией молекулярного синтеза брызгами грязной воды из-под колёс. Александр поморщился, нагнулся и смахнул носовым платком мутные капли, оставшиеся на брюках. Не на приём к английской королеве, но всё равно не дело…
Потом он выпрямился, и тут ему бросился в глаза огромный красочный рекламный стенной плакат, на котором многозначительно улыбающаяся очаровательная женщина очень сексапильно примеряла золотое ожерелье. 'Только у нас! Драгоценности для бережливых! - гласила надпись на плакате. - Самое дешёвое золото! Самые низкие цены!'.
'Вот же чушь собачья! - раздражённо подумал Александр Николаевич. - Золото и драгоценности - это последнее, что будет покупать бережливый! Самое дешёвое золото? Хм-м-м… Дешёвое золото - золото мёртвого дракона…'.
День начался с неожиданности - лабораторию посетил директор института Антон Степанович Никодимов, четверть века занимавший эту должность.
– Ну вот, уважаемые… э-э-э… господа, - последнее слово Никодимов произнёс с видимым усилием. - Наметился свет в конце туннеля, если так позволительно будет сказать.
'Бедный Антон Степанович, - с жалостью думал Свиридов, поглядывая на бледное лицо директора института. - Крепко засели в его душе безвозвратно сгинувшие стереотипы! Еле-еле выдавил из себя враждебно-капиталистическое 'господа' вместо такого привычного 'товарищи'. Пятнадцать лет минуло с тех пор, как 'товарищей' и след простыл, а его всё ещё тянет на старое. Трагедия, блин…'.
Никодимов выглядел неважно - высохшее лицо с красными старческими прожилками, старомодные очки, далеко не новый пиджак, к которому не шёл элитный галстук (наверняка подарок кого-то из спонсоров), мелко подрагивающие тонкие пальцы. Эдакий раритетный интеллигент советских времён, чудом не вымерший в пертурбациях постперестроечной России. Но Антон Степанович всё ещё храбрился, не подавал виду, и пожалеть его открыто означало нанести старику смертельную обиду. Да и то сказать, институт выжил как цельная структура только благодаря энергии Никодимова. Хватались за что попало, искали деньги где только можно; теряли ценнейшие кадры, уезжавшие на работу за рубеж за длинным долларом; сдавали институтские помещения в аренду всяким разным фирмам, зачастую весьма сомнительными; однако латали обветшавшее оборудование и ставили эксперименты, из последних сил не давая погаснуть искоркам научного энтузиазма.
НИИ прикладной химии разваливался прямо на глазах - лучшие работники уходили в частные структуры, не имевшие к химии никакого отношения, старики старели, а молодёжь только фыркала, узнав размер предлагаемого здесь месячного оклада: 'Да мне эти деньги - на один раз сходить на дискотеку!'. А Никодимов - Никодимов ходил по инстанциям, доказывал и требовал, выкручивался и выкрутился. Институт поддержали заказы силовых министерств - 'балдёжный газ', как называли в кругу разработчиков это эффективное средство борьбы с терроризмом и уличными беспорядками, очень понравился заказчикам в погонах.
'Интересно, чем Степаныч осчастливит нас на сей раз? - подумал Александр. - Что там стоит за его патетическим 'светом в конце туннеля'? Не зря ведь он собрал всю мою лабораторию…'
Словно услышав мысли завлаба, директор откашлялся, пожевал губами и выдал:
– Нам предлагают очень выгодный многолетний, - он сделал ударение на последнем слове, - заказ от международного концерна 'Health, Life and Pleasure', сокращённо 'Эйч-Эл-Пи'. - 'Смотри-ка, - искренне
