Женщина знала этого человека по его многочисленным портретам, хоругвями качавшимися над людскими толпами во время октябрьских демонстраций: это был большой начальник, правитель города и наместник самого великого вождя. Большой начальник равнодушно бросил взгляд на останки убитого Храма, а потом заметил одинокую женщину в чёрном неподалёку от своего автомобиля, и она явно заинтересовала его гораздо больше, нежели груда битого кирпича.
Красивый и крепкий самец, он любил женщин, и они любили его: редкая могла устоять перед его мужским обаянием, подкреплённым принадлежащей ему властью над огромным городом. Даже если большой начальник и думал в этот момент о своём предстоящем этим вечером свидании со знаменитой балериной, он не мог не отметить другую женщину, оказавшуюся в его поле зрения – ведь чем больше женщин, тем лучше! Но когда глаза их встретились, то уверенному в себе и не знавшему колебаний человеку в звероподобном автомобиле стало жутковато: от женщины повеяло смертным холодом, от которого нет спасения. И большой начальник тронул за плечо шофёра: мол, поехали!
Вернувшись домой, женщина легла: ни сидеть, ни тем более стоять сил у неё не осталось. Она лежала и смотрела в растрескавшуюся скверную побелку потолка, пока не пришёл сын.
Увидев мать лежащей, сын несколько обеспокоился. Не то чтобы это был приступ сыновней любви, просто мать была для него привычным жизненным атрибутом, позволявшим не беспокоиться самому о нудных житейских мелочах вроде приготовления еды или пришивания пуговиц.
– Ты чего, мать? Не заболела, часом?
– Они разрушили Храм… – глухо сказала женщина, по-прежнему глядя в потолок. – Они убили его…
– А-а… А я-то думал, случилось что. Да эти церкви все повзрывать надо – опиум для народа! Попы помогали буржуям пить рабочую кровь, а мы…
Женщина вскинулась так резко, что старая кровать жалобно застонала.
– Ты хоть думаешь, что ты говоришь, щенок? – голос её, обычно мягкий и ровный, сделался похожим на шипение разъярённой змеи. – Это же могила твоего отца, другой-то у него нет, и не было, разве что море синее… Ты тогда был ещё совсем несмышлёныш, и ты его не помнишь, но это же твой отец! Ты мне больше не сын – ступай, иди к своим товарищам-убийцам!
Сын попятился к двери, не зная, что сказать, и не находя нужных слов. А она снова легла и молча отвернулась лицом к стене.
…Ночью женщине приснился страшный сон: медные доски с именами погибших моряков русского флота в огне плавильной печи. От жара они таяли, буквы расплывались и становились неразборчивыми, и металл плакал от боли и бессилия жгучими раскалёнными слезами…
Она снова и снова приходила к тому месту, где раньше высился Храм, и долго стояла там, молча и неподвижно. Она как-то сразу постарела на много лет и растеряла все остатки своей былой красоты, превратившись вдруг из статной сорокасемилетней женщины в дряхлую старуху. Мужчины быстро утратили к ней всякий интерес, но её это не трогало: ночи теперь остались ей для молитв.
Кому молилась женщина? Господь милосерд, и разве можно просить Его о ниспослании кары небесной на головы людские? Но может, есть и другой Бог, куда более суровый и не взирающий равнодушно на неправедное разрушение святилищ? А если преступников в силах покарать только сам Сатана – ну что ж, тогда она будет молиться Сатане!
Сын теперь появлялся у неё очень редко и торопливо уходил снова. Они почти не разговаривали, и она знала лишь, что он живёт у какой-то женщины, работающей, как и он сам, «по партийной линии». Живёт во грехе и в блуде – мать не признавала современного понятия «расписались». Какие же это муж и жена без венчания? У женщины теперь не было сына, и Храма тоже не было…
А через два с лишним года радио и газеты взорвались истерикой по поводу происков «подлых врагов народа, трусливо убивших» большого начальника. И тогда в первый раз за всё время, прошедшее с того злого дня, когда женщина смотрела на умирающий Храм, на её губах появилась улыбка.
Она видела, как это было.
…Огромный пустой коридор и он, тот человек из чёрного автомобиля, уверенно шагавший по поскрипывающему под его крепкими ногами паркету. И другой человек, серый и безликий, вывернувшийся откуда-то сбоку и ставший за спиной большого начальника. А потом в руке у серого появился чёрный наган, коротко плюнул огнём, и из простреленного затылка человека во френче и фуражке разлетелись брызгами осколки человечьей кости…
2001 год
Виктор Иванович Корнеев стоял на палубе антикварного теплохода «Синильга», грузившего лес в маленьком финском порту Ловиса, и смолил папиросу – старому доброму «Беломору» он так и не изменял, несмотря на теперешнее обилие в магазинах и ларьках любых западных сигарет.
Дальние рейсы остались в прошлом: теперь Корнеев работал суперинтендантом в солидной судоходной компании и если и бывал на пароходах, то совсем в ином качестве и кратковременно – в командировках. Он вёл свою группу судов (одним из которых и была древняя «Синильга»), отвечал за их техническое состояние и снабжение, за своевременное прохождение очередных регистровых освидетельствований и оформление соответствующих документов, за ремонт, за оперативное разрешение то и дело возникавших с его подопечными судами форс-мажорных ситуаций. В общем, делал всё от него зависящее, чтобы суда его группы исправно ходили из порта в порт и возили грузы или ловили рыбу, принося судовладельцам желаемую прибыль.
Все дела на борту «Синильги» закончены, можно отправляться обратно в Питер. На машине час до границы и часа три после её пересечения – чистой езды не так много. Всё зависит от того, как долго они проторчат на КПП в Торфяном – там можно и зависнуть, – а при хорошем раскладе оказаться дома около полуночи вполне реально.
И где там Сашку черти давят? Уехал час назад по местным магазинам – его кошка, тварь избалованная, жрёт только «Вискас», и не изготовленный в Одессе на Малой Арнаутской, а исключительно настоящий, зарубежного разлива, – и пора бы ему уже вернуться. Животных Виктор любил, но его домашний питомец по кличке Капот, полосатый котяра с ангельским голоском и бандитской мордой, исправно поедал отечественное мясо и рыбьи головы и не претендовал на деликатесы из так называемых цивилизованных стран.
В кармане куртки заверещал сотовый телефон. Корнеев вынул трубку – на дисплее высветился его домашний номер. «Интересно, – подумал Виктор, нажимая кнопку, – что там такое? Вряд ли Татьяна стала
