производства и распространения наркотиков до проведения опытов над живыми людьми в корыстных целях. Хорошая перспектива?
– И ты с ним договорился…
– Да, – невозмутимо подтвердил Алексеев, – я с ним договорился. А зачем я ездил по Европам, по- твоему? Готовил почву, так сказать…
«Я мог бы догадаться, – с досадой подумал Вадим. – Хотя это уже не важно…».
– И ты решил добавить ко многим нашим прегрешениям ещё одно: соучастие в духовном геноциде?
– Слова это, – Алексеев поморщился. – Я бизнесмен, я делаю деньги, а всё остальное – суета беспонтовая. Странно, – он внимательно посмотрел на Костомарова. – Раньше, когда мы с тобой продавали чудодейственные препараты из морской капусты, угрызения совести тебя почему-то не мучили.
– Времена меняются, Серёга, и люди тоже.
– Люди не меняются – они как были свиньями, так ими и остались. Ты наверняка ломал себе голову, зачем мы были нужны Саммерсу и его хозяевам, верно? Могу объяснить. «DVD World» делает деньги на нас с тобой и на наших «кроликах». Организуй они такой Центр там, у себя, тут же возникла бы опасность – а ну как какой-нибудь ушлый журналюга разнюхает, что к чему? Оно им надо? Демократия, права человека, свобода личности – и тут вдруг такое! Скандал в благородном семействе! А так – всё путём: это там, в беззаконной России, далёкой от истинных демократических ценностей, возможны такие чудовищные вещи, а у нас – да что вы, господа! Мы белые и пушистые, и мы и знать не знали, каким образом создаются произведения, которые мы продаём. Именно поэтому мы были нужны им, и продолжаем оставаться нужными. Вот так, Вадим. И к тому же жертвы «КК» – не граждане «свободного мира», а какие-то дикие туземцы с матрёшками и балалайками, потенциальные солдаты потенциального противника.
– И я не устраиваю Саммерса как управляющий подобным предприятием…
– Перестал устраивать. Дядя Хьюго неплохо разбирается в людях – он заметил, что ты стал каким-то другим, и окончательно утвердился в своём решении убрать тебя из дела после вашей последней встречи. Что ты ему там наговорил?
– Да ничего особенного, – Вадим пожал плечами. – Хотя образ моих мыслей Саммерс понял – наверняка. Ладно, Серёга, образ твоих мыслей я тоже понял. Подведём черту – к чему лишние разговоры. Командуй, господин генеральный директор. Документы я подпишу. Долю мою переведёшь на мой счёт – надеюсь, остатков совести у тебя на это хватит.
– Обижаешь. Что я, по-твоему, монстр из фильмов ужасов? Твои деньги – это твои деньги, и я не собираюсь тебя кидать. Я подчиняюсь форс-мажорным обстоятельствам…
– …которые тебя очень устраивают. Только вот ещё что: мне почему-то кажется, что ты просчитываешь вариант – а не выписать ли мне билет в лучший мир? Так вот учти: я категорически против.
– Да ты что, Вадим! Ты же знаешь меня пятнадцать лет!
– Знаю, Серёга, – потому и говорю. И предупреждаю тебя: если со мной что-нибудь случится, подробнейшая информация о «КК» и о проекте «Слой» окажется там, где ею очень заинтересуются – в компетентных органах, как раньше говорили. Я окажусь в аду, в астрале, о котором проникновенно вещает Доржиев, в энергоинформационном слое, а ты вернёшься на Сахалин – надолго. И на крутом бережку далёкого пролива Лаперуза под зорким оком суровых ребят из этих самых органов ты будешь работать… в нужном им направлении.
В глазах Алексеева промелькнули злые искорки и погасли – он понял, что Костомаров не шутит.
– И чем ты собираешься заниматься? – осторожно поинтересовался он.
– Не беспокойся, – Вадим усмехнулся, – мешать тебе я не буду. Если ты будешь вести себя честно, то и от меня никакой пакости можешь не ждать.
– Может, возьмёшь под крыло Творческий Центр? Ты бард, тебе и карты в руки. На Саммерсе свет клином не сошёлся – оставайся Повелителем Муз!
– Я подумаю, – сказал Вадим, поднимаясь. – Обмывать мои проводы не будем – ты уж извини, нет желания. Давай закончим все формальности, да я пойду. Да, чуть не забыл: табу неприкосновенности распространяется ещё на двоих людей: на Терешеву и на её сына. Усёк?
Шли долгоиграющие новогодние каникулы, и офис «Грёз» пустовал, однако Диана – третий человек в фирме, точнее, теперь уже второй, – находилась на своём рабочем месте. Костомаров и Алексеев вышли из кабинета вместе, как ни в чём ни бывало, но секретарша наверняка была уже в курсе дела.
– Сергей Леонидович, – мурлыкнула она, скользнув по Костомарову отсутствующим взглядом. – С вами настоятельно хочет пообщаться…
«Дворцовый переворот прошёл в теплой дружеской обстановке» – подумал Вадим Петрович, открывая массивную дверь приёмной.
Эпилог
Вадим стоял у окна и с высоты восьмого этажа наблюдал, как охранник, закинув в багажник «джипа» два громадных чемодана типа «мечта оккупанта», распахнул дверцу, и как Диана, похожая в своей алой дублёнке с меховой оторочкой на яркую тропическую бабочку, невесть как очутившуюся посреди слякотной питерской зимы, села в машину.
«Переходящее красное знамя победителя в социалистическом соревновании, – всплыли в памяти Костомарова слова из газетной передовицы времён его далёкого детства, – получил коллектив…» «Не коллектив, – подумал Вадим, провожая глазами отъезжающий „джип“, – а ударник капиталистического труда, предприниматель Сергей Леонидович Алексеев. Ну и флаг ему этот в руки – пусть несёт, пока не уронит».
Диана приехала с телохранителем не потому, что опасалась неадекватных действий со стороны Вадима. Просто за годы проживания в его квартире в роли псевдосупруги она с трудолюбием белки натаскала в своё гнёздышко изрядное количество разного барахла, и ей требовалась тягловая сила для перемещения всего этого инвентаря.
Она собиралась молча и деловито, не снисходя до разговоров с наблюдавшим за ней Костомаровым, но в конце концов уловила полное равнодушие своего бывшего любовника к происходящему, и это её задело. Уже уходя, Диана хотела сказать напоследок что-нибудь колкое, с вызовом посмотрела ему в глаза и… осеклась. Она всегда была умной девочкой и поняла, что любые её слова не произведут ровным счётом никакого впечатления. А поняв это, сникла и торопливо вышла на лестничную площадку к своим чемоданам.
На улице было уже совсем темно. Вадим ещё постоял у окна, рассеянно наблюдая за скользившими внизу в жёлтом свете фонарей машинами и за маленькими фигурками людей, потом подошёл к бару, встроенному в мебельную стенку, и потянул на себя дверцу.
«Почему нет? – думал он, изучая плотную шеренгу бутылок. – Все долги оплачены до захода солнца… Официальная траурная церемония завершилась, и теперь можно справить тризну в очень узком кругу друзей – наедине с самим собой».
Он выбрал пузатую бутылку впечатляющей ёмкостью в полгаллона («Портвейн – он и в Африке портвейн, тряхнём стариной!») и отвинтил пробку.
Пробуждение было странным – Вадим не сразу понял, что он у себя дома. Он лежал одетым на диване в гостиной, а не в спальне на широкой постели, и не было рядом Дианы, готовой отозваться на любое прикосновение повелителя. Особого сожаления по поводу её отсутствия Вадим не испытывал, просто это было как-то непривычно. И было ещё одно непривычное – точнее, давным-давно забытое.
Вадим вскочил, кинулся к столу, зажёг свет – вспугнутая тьма брызнула в стороны – и схватил чистый лист бумаги. И возникла на этом листе вязь торопливо начертанных строк.
