Последний герой нашего времени

Костомаров знал ситуацию не понаслышке. После Обвала и последовавшего за ним краха привычной схемы «деньги-товар» из архивов были извлечены методы, проверенные во времена войн и прочих потрясений, но параллельно с распределением, которое шло через пень-колоду, в очередной раз возродился натуральный обмен. Спекулянтов расстреливали, но они появлялись снова и снова – хватало на этой планете людей, стремящихся нажиться на чужой беде, невзирая на любой риск. А вокруг менял волчьими стаями кружили аутсайдеры, признающие только один способ существования: грабёж. «Шакалы» и «крысы» охотились за социальными чипами, которые все интегрированные в рождающееся в муках общество постоянно носили с собой. Чип содержал в себе полную информацию о владельце, включая биометрию, и позволял законопослушному гражданину рассчитывать на гарантированный прожиточный минимум. Считалось, что подделать чип нельзя, однако появились умельцы, менявшие чип-данные и адаптирующие чужой чип под нового владельца. Задача облегчалась тем, что вживлённые чипы с высокими степенями защиты не получили распространения – отношение к ним было неоднозначным: не без основания предполагалось, что вживлённый чип может спровоцировать раковое заболевание. И социальные чипы носили на шеях – на коротких прочных цепочках, чтобы драгоценную «пайцзу» не так просто было снять. Однако это не всегда спасало: аутсайдеры снимали чипы вместе с головами жертв. И если «шакалов» интересовали только чипы и ценности из числа реальных – еда, одежда, оружие, лекарства, – то для «крыс» представлял интерес и сам носитель чипа: чисто с гастрономической точки зрения. Вадим поначалу не верил в рассказы о людоедах, но пару раз приняв участие в рейдах по районам трущоб, убедился: это страшная правда. Он не рассказал об этом Лидии, но ему самому долго снились обглоданные человеческие кости, найденные дружинниками в подвале заброшенного дома на Лиговке.

– Сделано, командир, – доложил подошедший к ним ополченец. – Как есть «крысы» – чистопородные. Отощавшие, небритые, одёжка драная, чипов нет и в помине. А вот их амуниция, – он протянул Костомарову увесистую матерчатую сумку. – Три ствола, четыре ножа, топор, коммуникатор – новенький, спёрли где-то, сволочи.

– Добро, – Вадим кивнул, – положи пока в машину. Садитесь, Александр Николаевич, – сказал он Свиридову, – поедем домой. Мы с вами соседи – вам сегодня ещё раз повезло, хотя это уже мелочь по сравнению с главным везением.

Однако поехали они не сразу. Костомаров доложил военному коменданту города о происшествии, и им пришлось ждать прибытия армейского бронетранспортёра. К счастью, ожидание было недолгим – по пустым ночным улицам бронированная машина примчалась с Петроградской стороны через десять минут. Вадим записал на диктофон доклад о короткой ночной схватке и передал военным трофеи (зажилив для порядка один хороший нож). Отчёта об израсходованных патронах усталый капитан, командовавший армейцами, не потребовал и даже угостил Вадима сигаретой.

– Везёт тебе, как утопленнику, – сказал он, наблюдая, как его солдаты закидывают в тесное нутро бэтээра трупы «крыс», – в этом секторе давно уже тихо, ан нет, выкопал ты всё-таки шмат грязи. Ну, будь, – закончил он, бросая окурок. – Поехали!

– Удачи, капитан! – ответил Костомаров и повернулся к водителю. – Как ухо, болит?

– До свадьбы заживёт, – натянуто улыбнулся тот. – Будем считать, что мне сегодня тоже повезло.

«Всегда бы так, – подумал Вадим, садясь на своё место. – Знал я ребят, которым за эти месяцы повезло куда меньше».

Оставшаяся часть пути прошла в молчании – говорить никому не хотелось.

– Счастливо, Александр Николаевич, – сказал Вадим, когда джип остановился возле дома Свиридова, – несите домой своё молоко. Только больше так не делайте, договорились? А то оставите своего ребёнка сиротой, а жену вдовой.

– Спасибо, – вежливо ответил химик. Он выбрался из машины, обернулся и спросил наблюдавшего за ним Костомарова:

– А как вас зовут?

– Вадим Петрович Костомаров. Командир сто семнадцатой народной дружины.

– Спасибо, Вадим Петрович. Вы и ваши ребята спасли мне жизнь, хотя я, наверно, заслужил, чтобы меня…

Не договорив, он втянул голову в плечи, ссутулился и побрёл к своему подъезду.

«Странный мужик, – подумал Вадим, глядя, как химик шевелит губами, разговаривая через домофон с охранником. – Хотя – у всех у нас свои тараканы».

Глава вторая. Тремя годами раньше

Клавиша «Enter» нажалась легко, с тихим щелчком, буднично – как всегда.

Алхимик инстинктивно сжался.

Ничего. Не изменилось ровным счётом ничего: за окном всё так же светило солнце и шелестели жёлтой листвой тополя, вытянувшиеся за долгие годы до самой крыши дома. А на экране компьютера вместо свернувшегося окна пускового файла появилась мирная заставка: голубое озеро под синим небом с белыми облаками и зелёные холмы. Ничего не случилось.

«А чего ты ожидал? – заторможено подумал Свиридов. – Что полыхнёт адский огонь, разверзнется преисподняя, и прозвучат трубы Страшного Суда? Эти медные трубы сыграют свою увертюру, но позже, когда яд, который ты впрыснул в глобальную сеть, начнётся действовать. А он начнёт действовать – Вася был профессионалом высочайшего уровня…».

Александр отвёл взгляд от монитора и посмотрел на неподвижное тело Зелинского. Мегабайт лежал в той же позе, и рядом с его разбитой головой по-прежнему стояла на полу статуэтка золотого дракона, задравшего вверх узкую окровавленную морду. Да, ничего не случилось, но Василия Сергеевича Зелинского, умницы и циника, уже не было среди живых.

«Надо звонить в „скорую“… И в милицию, да… Я сделал то, что хотел, а теперь надо платить – в том числе и за то, что я не хотел делать, но сделал…».

Мысли ползли вяло, спотыкаясь и с трудом протискиваясь по извилинам. Александр не думал о том, как бы ему выкрутиться и куда бежать, – он был готов платить за содеянное. Страха не было – была опустошающая и выжимающая нервы усталость, давящая тяжесть, рухнувшая на плечи Александру Николаевичу Свиридову по прозвищу Алхимик.

Он нашёл глазами телефон, стоявший на письменном столе среди вороха бумаг, протянул к нему руку и вдруг почувствовал, что ему не хватает воздуха. Сердце бунтовало, сдваивало удары; из углов комнаты поползла шипучая темнота, застилающая глаза. Алхимик с усилием встал, пошатнулся, удержался на ногах и медленно побрёл к балконной двери. «Воздуху… – стучало в голове. – Воздуху… Полцарства за глоток воздуха…».

Защёлка балконной двери никак не желала поворачиваться, потом смилостивилась. Свиридов распахнул дверь и привалился плечом к косяку, жадно глотая прозрачный воздух позднего бабьего лета, подкрашенный запахом осенних листьев. Сердце снизило обороты, тьма в глазах нехотя отступила, но вместо неё пришёл какой-то странный звук: низкое басовитое гудение, постепенно нараставшее и усиливающееся. Александр повернул голову, пытаясь понять, откуда идёт этот звук, и замер.

«Драконья голова» светилась, но не привычным голубым рабочим светом, а красным, густевшим и на глазах превращавшимся в багровый. С установкой что-то происходило – она работала сама по себе. Алхимик прервал процесс синтеза несколько часов назад, завершив трансформацию статуэтки дракона – той самой, что стояла сейчас на полу возле мёртвого тела Василия Зелинского, – и отключил всю периферию.

Гудение нарастало, и в глазах Алхимика снова начало темнеть. И откуда-то вдруг пришла уверенность: эта тьма уже не отступит – она пришла по его, Свиридова, душу. «С огнём не шутят, – подумал Александр Николаевич. – Ну что ж, я готов…». Он не двинулся с места – он стоял и ждал, зная, что уже не сумеет ничего изменить. Но страха, как и прежде, не было – было ощущение спокойствия и предопределённости: так и должно быть.

«Драконья голова» шевельнулась. Свиридову захотелось протереть глаза, но он смог только несколько раз моргнуть. А потом он услышал голос: тот самый, который он слышал в своём кабинете два месяца назад – голос Дракона.

«Ты захотел забрать моё золото, человек? – прозвучало в сознании Алхимика. – А ты спросил меня, готов ли я тебе его отдать?»