Циничный ум отцов Обвала просчитал всё, пренебрегая архаичными нравственными ценностями как исчезающее малыми и незначащими величинами. Однако система оказалась слишком сложной: в ней сохранилось достаточно места для непредсказуемых случайностей, которые невозможно было учесть заранее. И одной такой случайностью стала появившаяся в Интернете подробная информация об устройстве для синтеза золота в любом количестве.
Хозяева встревожились – их обеспокоило посягательство на сакральный металл, – но было уже поздно: Обвал грозил выйти из-под контроля его устроителей.
Набережная была пустынной. Машина свернула налево у реки Смоленки, отделявшей Васильевский остров от острова Декабристов.
– Притормози, – негромко произнёс Вадим, вглядываясь в тёмный силуэт буксира, застывшего у полуразвалившейся эстакады. Джип замер, а Костомаров услышал за спиной негромкий щелчок предохранителя – бойцы почувствовали напряжение своего командира.
– Свет!
Белая световая лапа проворно и брезгливо ощупала корабельный остов, скользнула по выбитым иллюминаторам надстройки, уперлась в перекошенную металлическую дверь, испятнанную ржавыми оспинами, ощупала палубу и погасала. Люди в джипе напряжённо молчали: выходить из машины и осматривать среди ночи этот железный корабельный труп не хотелось никому. И трое дружинников облегчённо вздохнули, услышав костомаровское «Показалось. Поехали».
– Командир, – прошелестело в коммуникаторе, – это Пётр. Идём по Железноводской. У нас всё тихо. Вы где?
– Угол Четвёртой линии и набережной Смоленки, – ответил Вадим. – Скоро будем на Уральском мосту. Будешь выходить к Малой Неве, глянь на корыто, которое там стоит, – на всякий случай. Конец связи.
У моста Вадим хотел свернуть на Уральскую улицу, чтобы пройти мимо заброшенной промзоны, примыкавшей к Серному острову, но почему-то передумал. Может, из-за того, что им навстречу двигалась группа Петра, обнюхивавшая это неприятное местечко, а может, потому, что случайностей не бывает. Как бы то ни было, джип поехал прямо, к пересечению Шестнадцатой линии и Камской улицы, вонзавшейся в Смоленское кладбище.
«Почти приехали, – думал Костомаров, процеживая взглядом тёмную стену деревьев, – свернём на Беринга, а там до дома уже рукой подать». Но он не расслаблялся: призраков как таковых Повелитель Муз не боялся, однако эти призраки в последние месяцы взяли моду оборачиваться людьми из плоти и крови, причём людьми опасными. Обвал вообще породил множество существ, скрывавшихся до этого под человеческой личиной, а теперь явивших бьющемуся в судорогах кризиса миру свой истинный лик, – назвать их
Человек выскочил прямо на середину дороги.
Костомаров увидел его запрокинутое белое лицо и растопыренные руки и каким-то необъяснимым чутьём, развившимся у него после пришествия Обвала, мгновенно понял: этот – не опасен. Зато от трёх чёрных теней, появившихся вслед за этим человеком, так и веяло опасностью. Это были «крысы»: командир сто семнадцатой дружины самообороны не мог ошибиться – он видел их не раз и не два.
– Свет! – выкрикнул Вадим, рывком распахивая дверцу джипа и вскидывая автомат. – Ложись!
Человек тут же упал на асфальт ничком – законы джунглей, властвовавшие ныне на улицах ночного города, давно пробудили в людях двадцать первого века древние инстинкты и реакции. Человек залёг поспешно, но как-то осторожно, прижимая руки к груди, словно боясь раздавить что-то хрупкое. Костомаров отметил это мимоходом, потому что «крысы» тоже отреагировали на внезапное появление ополченцев с быстротой спугнутых хищников.
Три чёрные фигуры были чётко видны в свете двух шок-фар – мощных поисковых прожекторов, устанавливаемых на крышах патрульных машин. Охотившиеся «крысы» не слышали приближения джипа, шедшего на малой скорости почти бесшумно, их ослепили клинки прожекторных лучей, однако аутсайдеры вели борьбу за существование не первый месяц, и то, что они до сих пор оставались в живых, кое о чём говорило.
«Крысы» метнулись в разные стороны, по радиусам, уходя от беспощадного света в густой спасительный мрак; одна из тёмных фигур вскинула руку, в которой что-то блеснуло.
Времена изменились: ни Костомарову, ни его людям и в голову не пришло кричать «Стой! Документы!» или что-нибудь в этом роде. Правила смертельной игры, каждую ночь отбиравшей победителей и побеждённых, были просты и незатейливы – за спиной Вадима торопливым дуэтом застучали автоматы.
Вскинувший руку аутсайдер успел выстрелить – один раз, наугад, – и завертелся волчком под ударами пуль, оседая на асфальт. Второй согнулся пополам, упал на колени, а затем неуклюже повалился набок и застыл неподвижно. Вадим услышал характерный звук пробиваемого стекла, понял, что в джип попали, но не обернулся – потом, потом. Повинуясь пальцу, давящему на спуск, АКС в его руках задёргался, выплёвывая в ночь горсть свинца, одетого в медно-никелевые оболочки. Последний из «крыс» не добежал до деревьев – рухнул на переплетение кустов, ломая ветки. Всё началось и закончилось в считанные секунды.
«Мог ли я предположить, – подумал Вадим, опуская автомат, – что модные среди бизнесменов занятия в стрелковом клубе, куда мы ходили с господином Алексеевым, найдут практическое применение всего через несколько лет? Ирония судьбы…».
Он обернулся. В лобовом стекле зияла круглая дырка, обрамлённая короной мелких трещин. Водитель зажимал ухо, разорванное пулей, – единственный выстрел аутсайдеров оказался результативным, хотя могло быть и хуже – гораздо хуже. Похоже, у «крыс» не было стволов с глушителями – хищники намеревались расправиться со своей жертвой ножами и потеряли пару драгоценных секунд, когда дело дошло до перестрелки. Один из дружинников с треском разорвал перевязочный пакет и перегнулся через спинку сидения к водителю; второй, стоявший у задней дверцы, напряжённо смотрел туда, откуда выскочили «крысы».
– Проверь битых, – приказал ему Вадим, – как обычно.
Парень молча кивнул, а Костомаров подошёл к лежавшему на асфальте человеку. Тот не шевелился – знал, что в такой ситуации не стоит делать резких неоднозначных движений. «Из интегрированных, – подумал Вадим, – наверняка».
– Вставайте. Кто вы такой? Ваш социальный чип?
Человек шевельнулся и встал на колени, по-прежнему прижимая руки к груди. Затем он вытянул из-за воротника небольшую прямоугольную пластинку, висевшую на цепочке. «Всё верно, – подумал Костомаров, осветив фонариком „пайцзу повелителя“, как называли носимые на шее социальные чипы, – интегрированный. Свиридов Александр Николаевич, пятьдесят четыре года, место работы… Химик? Интересно… Адрес – ого, мы с ним соседи, дома рядом… Повезло тебе, сосед: ещё бы минута, и…».
Треснул выстрел. Дружинник добросовестно выполнял приказ командира «проверить битых». Вероятно, кто-то из «крыс» остался в живых – вернее, был живым секунду назад. Контрольный выстрел – как обычно. Процедура судопроизводства и исполнения наказаний в ночном городе была предельно простой – аутсайдеры вообще стояли вне закона, а уж если их захватывали на месте преступления, да ещё при попытке вооружённого сопротивления…
– Какого чёрта вас понесло на улицу в это время? – резко спросил Вадим. – Вы что, первый день живёте на свете?
– Ребёнок… – мятым голосом проговорил спасённый. – Плакал… Молока… Надо было… – Выталкивая из себя обломки фраз, он вытащил из-под куртки пластиковую бутыль с белой жидкостью и повторил: – Ребёнок… Плакал… У соседей не было… Ни у кого…
– Внук?
– Дочь, – Свиридов мотнул головой. – Шесть месяцев. У жены пропало молоко.
Он понемногу успокаивался, хотя в глазах его ещё плавал пережитый страх. «Да, – с невольным уважением подумал Вадим, – мужик ты, однако, Александр Николаевич. Выйти в одиночку на ночные улицы нынешнего Питера – это, я вам скажу… Чёрт бы побрал этих спекулянтов… Они ведь, гниды, наверняка в доле с „крысами“ – наводят их на добычу. Но люди всё равно к ним идут и меняют драгоценности на хлеб насущный – социальная система не отлажена и работает с перебоями. Всё как в любые смутные времена, будь то блокада или военный коммунизм…».
