дипломатические, поэтому никто транспорт останавливать не будет, но на всякий случай мы взяли с собой «гражданку». Переоденетесь здесь, чтобы лишний раз не светиться, а то не дай бог кто-нибудь увидит нашу колонну, пока до машин доплетемся.
Тут молча слушавший меня Воронин вдруг подал голос:
– Извините, товарищ… Лисов, сразу хочу сказать: переодеться мы переоденемся, но оружия сдавать не будем. Сами понимаете…
Я кивнул.
– Понимаю. Общее доверие и взаимная любовь возникнет только, когда вы посольство увидите. Но и со стволами тут шариться совсем не с руки. Случайный свидетель сделает один звонок в полицию, и те, невзирая на номера, грузовик могут остановить. А нам дипломатический скандал, как я уже говорил, вовсе не нужен. Поэтому поступим так: пока полной веры не будет, при себе оставляете пистолеты и гранаты. Остальное оружие – на носилки к раненым. Даже если кто нашу процессию с носилками и увидит, то ажиотажа это не вызовет – мало ли несчастных случаев в горах бывает? Вот двое ноги сломали или со скалы сорвались, а товарищи их в больницу тащат. Так пойдет?
Мамлей пробурчал:
– Пойдет…
И, попытавшись отлепиться от дерева, чуть не упал. Сделав несколько быстрых шагов, я успел подхватить цепляющегося за ветки Воронина и осторожно положил его на траву. М-да… младший лейтенант, похоже, держался на одной силе воли, а теперь, исчерпав все резервы, элементарно вырубился. Глянув на заострившиеся черты потерявшего сознание диверсанта, я спросил у Примакова:
– Давно его зацепило?
– В среду. А вчера еще и в руку добавило… Мы морфий для тяжелых берегли, поэтому Ворон себе укол не делал, но у него, похоже, кость задета.
– Понятно, сам-то цел?
– Почти. Так, царапина. Осколок по ребрам скользнул.
– Хм… вчера гранат не было, значит, раньше его поймал? – Старшина кивнул, а я продолжил: – Ладно, с этим сейчас доктор разбираться будет. Что у нас с пленными? Раненые есть? И вообще, где они?
– «Языки» все целехоньки. А мы, как вашу песню услышали, так их сразу связали поосновательней, кляпы в рот и вон под тот куст сложили. За ними сейчас Кот присматривает. У него ноги перебиты, так что ходить он не может, но как сторож еще работоспособен.
– Слушай, Примаков, ты из студентов, что ли? Речь уж больно правильная.
– Так точно! В сорок втором ушел добровольцем со второго курса сельскохозяйственного. – Он вздохнул. – На агронома учился…
– Ничего, еще доучишься. Ладно, давай вашего младшого к остальным лежачим перенесем, да и Кота надо предупредить, что скоро здесь будет много народу.
Вместе со старшиной оттащили Воронова за кусты, где уложили его рядом с Котом – крепким цыганистого вида парнем, ноги которого были запечатаны в самодельные деревянные лубки. Он наш разговор слышал, поэтому я просто очередной раз представился, и пока Примаков о чем-то шептался со «сторожем», принялся разглядывать лежащих рядком пленных. Да, как и говорил лесник – трое в гражданке, замызганной до невозможности, а еще один щеголял в не менее грязной эсэсовской форме, со знаками различия оберштурмфюрера. Интересный подбор. И кто же они такие? Поинтересовался у Примакова. Сержант перестал что-то возбужденно шептать удивленно глядевшему на меня Коту и ответил:
– А это те, кто к ФАУ отношение имели. Их бюро откуда-то с севера под Аугсбург эвакуировали, в местечко Гемпфеле. Похоже, научников от передовых частей подальше убрать хотели, да мы им помешали.
– Как помешали?
– Как обычно. Два десантных батальона и шесть террор-групп были выброшены в указанный район. Чуть позже туда танки Гайдамакова из Третьей ударной должны были подойти… По предварительным сведениям, в Гемпфеле человек восемьдесят разных инженеров собралось, которых надо было брать живыми. Все получилось как по нотам, но вот эти, – собеседник кивнул на пленных, – во время захвата где- то прятались, а потом смогли захватить машину и убежать. Наша группа, усиленная отделением десантников, пошла в преследование. Километров десять беглецов двумя машинами гнали, но все-таки взяли. А тут вдруг фрицы, да еще и с танками. Их, видимо, на подавление десанта бросили. Автомобили наши сразу раскокали, еще и дорогу назад перекрыли. Пришлось уходить не на восток, а на юг. Вот там и нарвались… Судя по почерку, на ягдкоманду. То есть сначала просто на пехоту, которую наши десять десантников связали боем, давая время увести пленных, а позже уже и егеря появились. Мы бы оторвались, да пленные по рукам и ногам вязали…
– Понятно… И гнали вас аж до Швейцарии.
– Ну вы же егерей знаете – если вцепятся, то намертво. Вот мы только вчера последних трех и положили.
Я кивнул, вспоминая мертвую хватку солдат ягдкоманд, и спросил:
– А что по пленным? Допрашивали? Может, это просто техники, а вы с ними валандаетесь…
– Толком еще нет. Да и задачи такой не стояло. Документы они, видно, когда от нас убегали, выкинули, а на словах просто подтвердили, что являются конструкторами-ракетчиками и все. Но мне кажется, не может оберштурмфюрер быть каким-то техником…
– Он может быть кем угодно. Только я что-то недопонял – вам что, фото основных фигурантов не давали? Ведь не махра крылатая, а как-никак бойцы террор-группы, поэтому должны были весь расклад получить…
– Никак нет, – собеседник покачал головой, – просто две группы в последний момент для усиления придали. Нашу и Валета. Остальные-то основательно готовились и с фотографиями и с лекциями… А вы думаете, что эти, – он ткнул пальцем в пленных, – просто из подразделения охраны?
У старшины было такое расстроенное лицо, что я поспешил успокоить:
– Нет, ты, скорее всего, прав – в Пенемюнде все ходили под спецслужбами, и даже главный конструктор имел звание штурмбанфюрера. А так как наше отношение к эсэсовцам они прекрасно знают, вот и навострили лыжи подальше от наступающих войск. Все, от рядового до Зевса.
Примаков удивился:
– До какого Зевса?
Я пояснил:
– Такую кликуху их ракетный барон носил – Вернер фон Браун. И в общем-то по праву. Стать в двадцать два года доктором технических наук не каждому дано. Ты, кстати, не в курсе, его в этом самом Гемпфеле наши взяли?
– Не знаю. Пленных только сортировать начали, как мы за этими, – старшина мотнул головой в сторону «языков», – рванули. И кого там захватили, кого нет, просто не могу сказать. А вы откуда так много про этого Зевса знаете?
Вытащив пачку сигарет, я предложил ее бойцам, а потом, закурив сам, ответил:
– Он мне одно время очень интересен был, поэтому и собирал все сведения – вплоть до фотографий, вредных привычек и имени невесты… – Тут, прервавшись, я несколько раздраженно спросил у пялившегося на меня во все глаза Кота: – Ну и чего мы так уставились? На мне вроде узоров нет и картины не нарисованы!
Тот смущенно мигнул, а потом поинтересовался:
– Да вот Кныш, – он показал глазами на старшину, – говорит, что вы тот самый человек, группа которого в сорок втором в Крыму генерала фон Зальмута в плен взяла. Это правда?
М-да… вот тебе и секретность. Хотя среди спецов особого секрета из этого не делали, более того, мой случай специально рассматривался на занятиях. Единственно, что мордально меня к Колдуну мало кто может привязать. Но Примаков тогда в Балашихе оказался в нужном месте и в нужное время, а теперь, распираемый гордостью от такого знакомства, вывалил Коту, с кем их свела судьба. Вот у цыганистого и были такие круглые глаза. Поэтому сейчас мне оставалось только кивнуть и шутливо ответить:
– Тот самый. Только не надо делать из этого культа. – А потом, переводя разговор на другую тему, я
