— Да уж, — покачала она головой.
— И поэтому я не играю в лохотрон.
Она расхохоталась.
— Здорово сказано!
— Но я скоро женюсь. А ты скоро выйдешь замуж.
— Ты что, русская Кассандра?
— Я — это я. Я тот мужчина, единственный, с которым у тебя совпадет и номер и серия.
— А если ты сам лохотронщик?
— Не-а, — простецки сказал Андрей. — Ты в такие игры не играешь. Ты не из тех. — Он взглянул на часы. — Мне пора лететь…
— Куда это?
— Совсем не туда, куда ты думаешь.
— А куда я думаю?
— В офис.
— Ну, а ты куда? В магазин?
— В Англию.
— Ты шутишь?
— Нет. У меня рейс в час тридцать.
— Ну ты и гусь… — Ирина покачала головой.
— Ты бы лучше не обзывалась, а собрала вещички.
— Но ты… здесь не живешь? Здесь нет твоих вещей! — возмутилась Ирина. Можно, конечно шутить, но не бесконечно.
— А кто сказал, что я говорю про свои вещи? Ты разве не хочешь что-то послать сыну? Я закину твоему Петру. — Он внимательно посмотрел на нее, произнеся полное имя сына, а не домашнее, детское. Он заметил, что ей это понравилось. — Я ведь должен рассчитаться с тобой за то, что ты везла для меня пакет!
Ирина молчала и смотрела на Андрея, который по-хозяйски развалился на стуле возле кухонной стены. Сердце сжалось от тепла, которое внезапно охватило ее, от этого горячего тепла, казалось, она растаяла. Ватные ноги поднесли ее к нему, она положила руки на голые плечи Андрея и почувствовала, какие они живые. Ирина наклонилась и поцеловала одно, потом другое.
Он дернулся и вскочил со стула.
— Ты провокатор, Свиридова! Ты хочешь, чтобы я опоздал на самолет.
— Я хочу сама не опоздать… — сказала она. — Чтобы мой самолет не улетел.
Они снова оказались в постели, но на сей раз Ирина с удивлением обнаружила, что у ее ковра очень оригинальный рисунок. Она ведь рассматривала его только однажды, когда покупала. А потом просто ходила по нему…
Когда наконец, умиротворенная, она легла рядом с Андреем, он спросил:
— Ну, какие впечатления? Ты давно пылесосила ковер? Я бы с удовольствием услышал, что тоже четырнадцать лет назад.
— Не-ет. Вот тут ты ошибаешься.
— Неужели поза наездницы была всегда твоей любимой?
— Малышев, ты глупый и вредный! Я купила ковер всего два года назад.
Андрей радостно захохотал.
— Тогда я прикажу своей ревности утихнуть.
Она ничего не ответила, только почувствовала, как ее рот расплылся до ушей. Ревность. Ревность? Неужели она на самом деле начало любви?
Андрей не шутил, он на самом деле улетал в Лондон. Он не рассказывал Ирине зачем, а она и не спрашивала. Значит ли это, что она и впрямь может послать что-то Петруше?
Поначалу этот вопрос у нее не возникал, а потом вдруг стал сверлить голову.
Может ли она разрешить Андрею познакомиться с Петрушей? Она понимала, это голос материнского инстинкта. Она, как курица-наседка, хочет расправить крылья и спрятать его, опасаясь, что Андрей способен сказать что-то не то, бросить неосторожное слово, навести сына на мысль о чем-то ненужном, тревожном, опасном.
Здравый голос пытался прорваться сквозь поднявшийся хаос мыслей, уверить ее, что Петруша — взрослый парень, он теперь отдельная личность, он далеко от нее даже территориально, в другой стране. Более того, безжалостный жесткий голос говорил ей: давно пора отпустить его от себя. Она ему не нужна в таком количестве, в каком навязывает себя сыну.
А высвободившуюся энергию она вправе подарить другому человеку, мужчине, который возник у нее на пути, и так вовремя!
— Так что же, посылка готова? — спросил Андрей, уже совершенно одетый и обутый. — Кстати, у тебя есть жидкий крем для обуви? — Он посмотрел на свои туфли, которые, как ему показалось, недостаточно ярко блестят.
— Для обуви?
— Ну, можешь дать для лица. Только от морщин, пожалуйста, — насмешливо предложил он.
— От морщин? — Она вскинула брови и уставилась на него. Потом невольно повернулась к зеркалу.
— Впервые вижу твое лицо беспомощным, — хмыкнул он. — Не волнуйся, у тебя нет никаких морщин. Я сказал нарочно, чтобы вытащить тебя из глубины твоих мыслей. Я просто вижу, как они тузят друг друга в твоей голове.
— Так, может, ты даже знаешь — о чем они?
— Пожалуй. — Он вздохнул. — Твоему сыну ничто не угрожает. Я просто оказия. Я даже не твой друг, не говоря уж о чем-то еще.
— Спасибо. — Она улыбнулась. — Я сейчас.
Баночка черной икры, свежий номер журнала по экономике, который он не успел прочитать. А что еще послать… ребенку? Она вздохнула и вынула из шкафа тонкие шерстяные носки. Она приподняла пакет, взвешивая. Легкий. Примерно такой же, какой она везла в Москву.
— Отлично, мэм. Вы меня будете встречать?
— Встречать? — В глазах Ирины появились смешинки. — По-моему, это уже вошло в привычку. Встречать ночной рейс из Лондона.
— Неужели ты считаешь меня настолько бессердечным? Я прилечу рейсом другой компании. Днем.
Она оторопело посмотрела на Андрея.
— Знаешь, у меня уже в голове засело, и, я думала, навсегда — рейс из Лондона — ночью.
— Дай команду — пускай самописец перепишет у тебя в мозгу. Я тебе позвоню.
— Да, адрес и телефон Петруши в пакете.
— Разберемся.
Андрей подошел к ней вплотную, не меньше минуты рассматривал ее лицо.
— Я рад, Ирина. Я так рад…
Она опустила глаза, потом подняла их и честно призналась:
— Я тоже. Очень.
9
— Хорошие новости! — Лариса влетела в кабинет Ирины. Дверь отлетела к стене, покачалась, потом вернулась на место. — Просто потрясающие!
— Да? — Ирина отвернулась от экрана компьютера, на котором серели строчки — план работы на
