Бэзил Коппер
Доктор Портос
I
Нервное истощение, так сказал врач. А ведь Анджелина никогда в жизни не болела. Нервное истощение, видите ли!.. Нет, тут что-то посерьезнее. Возможно, стоило бы даже обратиться к специалисту. Но мы забрались в такую глушь, и местные жители так лестно отзываются о докторе Портосе. И зачем только мы вообще переехали в этот дом? Прежде Анджелина чувствовала себя превосходно. Невозможно представить, что моя жена могла так измениться всего лишь за пару месяцев.
В городе она была весела, жизнь в ней так и кипела; теперь же, глядя на нее, я с трудом сдерживаю волнение. Бледные впалые щеки, тусклые усталые глаза – ей всего двадцать пять, а красота ее уже увяла. Быть может, все дело в этом доме, в его обстановке, в воздухе, которым мы дышим? Да нет, едва ли это возможно. Иначе почему все старания доктора Портоса ни к чему не приводят?
Перемен к лучшему пока не заметно, несмотря на все его искусство. Если бы не завещание моего дяди, мы ни за что сюда не приехали бы.
Пусть друзья говорят, что я скряга, пусть люди думают, что им угодно, но правда в другом: мне просто нужны были деньги. Я и сам не слишком крепок здоровьем, а работа в семейной фирме (нашей семье принадлежит весьма уважаемая бухгалтерская контора) убедила меня в том, что образ жизни надо менять. Но я не мог позволить себе оставить службу, как вдруг благодаря дядиному завещанию, условия которого изложил мне наш семейный адвокат, решение пришло само собой.
Ежегодная рента – прямо сказать, весьма значительная рента, – но при условии, что я вместе с супругой проживу в доме этого почтенного джентльмена не менее пяти лет, начиная с того дня, как завещание вступит в силу. Я долго колебался: мы с женой оба любим город, а поместье дяди расположено в глуши, где люди живут просто и скучно. Как я понял со слов адвоката, в дядином доме не было даже газового освещения. Летом это не так важно, но вот долгие зимние месяцы будет невесело коротать при мерцающем свете свечей и тусклом блеске масляных ламп, едва оживляющих сумрак этого старинного уединенного жилища.
Мы с Анджелиной все обсудили, и вот, как-то на выходных, я поехал осмотреть поместье. Еще из города я отправил телеграмму, чтобы известить управляющего о своем приезде, и после долгой поездки в промерзшем поезде, занявшей большую часть дня, я прибыл на станцию, где меня ждал запряженный экипаж. Следующий этап моего странствия занял часа четыре. Когда я наконец понял, в какую даль и глушь мой дядюшка забрался, чтобы обрести себе достойное жилище, меня охватило смятение.
Ночь была темна, но луна порою сбрасывала свою облачную вуаль, высвечивая призрачные очертания валунов, холмов и деревьев. Экипаж качался и подпрыгивал на разбитой дороге, которую прорезали глубокие колеи, продавленные за многие месяцы колесами тех повозок, что изредка здесь проезжали. Перед моим отъездом адвокат телеграфировал своему старинному приятелю, доктору Портосу, любезности которого я теперь был обязан всеми удобствами своего путешествия. Доктор обещал, что встретит меня в деревне неподалеку от поместья.
И в самом деле, как только наша повозка со скрипом вкатилась в ворота деревянного постоялого двора, доктор тут же выступил нам навстречу из тени огромного балкона. Он оказался худощавым высоким мужчиной; пенсне с квадратными стеклами плотно сидело на его тонком носу; на нем был широкий плащ, какие носят конюхи, а зеленый цилиндр, щеголевато сдвинутый набок, придавал ему вид несколько залихватский. Он шумно приветствовал меня, и все же было в этом человеке что-то отталкивающее.
Я не смог бы сказать, что именно мне не понравилось. Как-то не так он держал себя, да и рука его была такой холодной и по-рыбьи влажной, что от рукопожатия меня передернуло. Кроме того, его взгляды поверх очков приводили меня в замешательство – взгляды туманно-серых глаз, словно приковывающие к месту и пронзающие насквозь. К своему великому разочарованию, я выяснил, что путь мой еще не окончен. Доктор объявил мне, что до поместья еще нужно доехать, так что ночь придется провести на постоялом дворе. Однако раздражение, которое вызвала во мне эта новость, вскоре улетучилось возле пылающего очага, за хорошей едой, которой доктор меня усиленно потчевал. Проезжающих в это время года обычно немного, и в просторной столовой, обшитой дубом, мы обедали вдвоем.
Несмотря на то что я не видел моего почтенного родственника уже много лет, мне все же хотелось знать, что это был за человек. Доктор Портос состоял при нем личным врачом, и я воспользовался случаем, чтобы его порасспросить.
– Барон был большим человеком в наших краях, – сообщил мне Портос.
Это было сказано столь добродушно, что я осмелился задать вопрос, ответ на который мне хотелось услышать больше всего.
