объектом.
Вдруг видение в зеркале начало приближаться к внутренней поверхности стекла, хотя и медленно. В одной, судя по суровому интерьеру, из дворцовых зал на торжественном, из камня высеченном троне восседала женщина. Черты лица ее расплывались, никак не схватывались ни глазами, ни сознанием; но вроде бы молодая, темноволосая, короткостриженая… Зато одеяние на ней: ярко-алое, слегка блестящее, падающее мягкими, специально задуманными складками, я, кажется, сумела узнать. Так ведь то Алена в одном из своих домашних халатов, специально стилизованном под японское кимоно! Перед ней стоит большая серебряная, вроде бы как даже церковная чаша, а в ее руках сияет что-то зеленое. Тягучую зеленую жидкость она льет в ту серебряную чашу, потом отрезает ножом, появившемся из широкого рукава, прядь своих волос и бросает туда же вслед… Из кубка струится очень странный изумрудный дым, и теперь женщина его подает некоей не вполне ясной, но явно мужской фигуре, стоящей позади трона и одетой как для похода в горы…
Нет, вот теперь чуть отчетливее. То вовсе не древний кубок, а современный металлический термос для чая, и нет никакого зеленого дыма… Фигуры начинают целоваться-миловаться. Неужели этот человек – Николай? Лица никак не рассмотреть, но что-то он сделался больно сухопар и выше ростом?.. Прямо перед глазами – сплошные камни вперемешку со свинцово-серой пеленой. Они все ближе, ближе… Боже, у меня кружится голова, я неудержимо падаю в бездну, я лечу прямо в страшный каменный мешок… Я хочу кричать, но голосовые связки больше не повинуются… Нет, этого не может быть. Это еще не конец… Так странно… Неужели так умирают?.. Какая плотная темно-красная стена!
С перепугу я выронила из рук хозяйский хрустальный подсвечник и от грохота-звона разбиваемого вдребезги стекла зеркальный мираж перекосился и начал быстро таять, а я… проснулась в самой середине теплого матраса.
Минут пятнадцать, если не дольше, не могла поверить, что то был только сон; чуть позже даже сходила в ванную проверить обстановку. Оба подсвечника с потухшими свечами мирно стояли там совершенно целехонькие – весьма обрадовавший меня факт. Тогда в душе я все еще сохраняла надежду на появление в доме хоть какой души человеческой: ведь не может быть, чтобы Коля не предупредил бы владельца виллы о пребывании чужих людей! Едва ли хозяин разрешил своему русскому другу вселять к себе на дачу кого ни попадя… Может, я бандит какой!
«Эх, никак не удается отделаться от мыслей об этой женщине, надо же! По обстоятельствам жизни казалось бы очевидным – до нее ли мне сейчас? Так нет же, совершенно кошмарный сон приснился именно об Алене. К чему он? Зачем? Ерунда какая-то, только голову забивает… Где же Николай? Почему он не приезжает? Отравлен зеленым слабительным, оно же снотворное? Хоть бы позвонил, а то я тут с ума схожу. Что теперь делать-то следует, о Господи! Куда мне, бедной, деваться?..» – все же с непонятным самой облегчением думала я, осторожно относя ценный предмет из хрусталя на его законное место при камине в гостиной.
В понедельник, проснувшись ближе к полудню и приняв контрастный душ, я для себя решила, что если в очередной раз не смогу связаться с пропавшим без вести дипломатом, то позвоню прямо в социальную контору в Сандвике. Еще мелькнула в голове мысль попробовать соединиться с Николаем через общую посольскую справочную, но хорошенько взвесив события последних дней, я так и не решилась. Вдруг они действительно сразу же и соединят; тогда бывший обожатель вообразит себе, что навязчивая и непонятливая женщина решила преследовать его до победного конца… Нет, уж такой радости я никому не доставлю: ни мужу своему, ни иным и прочим!
Коля-дипломат, естественно, опять не откликнулся и все телефоны свои предусмотрительно отключил, зато в конторе повезло назначить удачное время встречи с ответственным куратором Свеном Свенсоном. Теперь у меня оставалось примерно три часа в запасе, чтобы прийти в себя после очередной гримасы рока и спокойно добраться до Сандвики. Стала собираться и снова с макушкой провалилась в трясину мучительных эмоций, мятущихся дум и сумасшедших чувств.
На этот раз вся испереживалась по поводу энергетического баланса, какового так безумно не хватает моей слишком нетерпеливой и болезненно порывистой натуре. А ведь я пыталась, отчаянно пыталась бороться с собой, однако эти нормальные человеческие качества были как будто бы больше и выше всех моих жалких и судорожных усилий. Метания и порывы в самом деле слишком часто переполняли всю с ног до головы, пока в итоге не изливались из меня нескончаемым энергетическим потоком, оставляя пустой и никчемной подобно пустой банке из-под колы в мусорном ведре. Самое печальное заключалось в том, что самые ответственные и критические моменты судьбы я встречала самым настоящим живым трупом.
– Что, осталась наедине со своей шубой?! – с горечью я подмигнула самой себе в зеркале, одеваясь в прихожей и припоминая, что станция пригородной электрички должна находиться где-то совсем неподалеку, минутах в десяти-пятнадцати ходьбы от дачи. – Да где же здесь лежат ключи от хозяйской виллы, а? Нельзя же вот просто бросить чужое недвижимое имущество на произвол судьбы! Хотя с личной Николаевой ответственностью следовало бы еще не так поступить!
Я принялась торопливо выдвигать и задвигать ящики массивного белого комода, самого ближайшего к входным дверям.
– Сам говорил: «Ключи при желании найдешь в холле на самом видном месте» – как бы не так! О, Господи, что же это?! Нет, не может быть! Этого просто не должно быть! Неужели?.. Боже, где же были мои глаза и мои мозги все это время?..
В третьем сверху отделении комода лежали три фотографических портрета в точно таких же, как мои, рамочках под красное дерево. На одном гордая собой Алена в модном лыжном костюме уютненько так сидит себе на пенечке в каком-то зимнем лесочке и пленительно улыбается ее фотографирующему; на втором – она же с величественным видом американской статуи Свободы стоит в платье цвета шоколада у окна во время посольского приема; на третьем все те же лица, вернее, лицо умильно целует мордочку игрушки, точно такого же, как у меня, тигренка – Колиного презента на счастье, а на заднем плане вроде как уходит в бесконечность зал с шахматными полами в каком-то музее, а может, в замке Гамлета – принца Датского, который они посещали вдвоем. Под портретами обнаружился слегка помятый печатный листочек со стихотворными строчками о все той же синей луне, но с посвящением Алене, видно, недаром последние ночи меня так печалил лунный обманный свет.
– Теперь, в общем-то, все и прояснилось! Поэт вдохновлялся сразу несколькими музами, впрочем, как и абсолютное большинство и менее поэтичных представителей мужского пола, я про это и раньше знала, – громко вслух сказала я себе, и мое неожиданно звонкое, многозначительное эхо понеслось разноситься по всем закоулкам огромного дома. – Нет, ну какая же я-то сама дурочка, а? Наш пострел везде поспевал, такой мужчина нигде не упустит.
А Алена?.. Эх, Аленину натуру ты сама теперь очень хорошо знаешь – а недаром, видно, всю ночь снилась эта «подруга»…
Тут сразу и ключ попался на глаза. Оказывается, он действительно все это время висел на самом видном месте – на крючке рядом с дверью.
Злосчастный ключ от виллы, по своему уже обыкновению, зло бросила в почтовый ящик во дворе и несгибаемым шагом быстро вошла под торжественные своды еще пребывающей в ленивой спячке царицы Флоры.
– Да, подснежники на моем пути в этом бору не появятся, и глаза мои от них внезапно не поголубеют. Ну пусть, что эти двое, небось, бултыхаются сию минуту «в шоколаде»… В конце концов, мне до них больше не должно быть никакого дела. Клянусь всеми святыми: отныне и навеки веков никогда с ними не увижусь и разговаривать не стану. Какой же в самом деле раскоряченной была походочка у Николая, а Алена постоянно на людях жеманилась – без конца разглаживала якобы жирные морщинки на шее и сухие на лице, хотя, возможно, наоборот…
Опять, оказывается, вслух заговорила сама с собой в попытке хоть как-то самоуспокоиться. Все-таки что ни говори и как ни упражняйся, а именно природа наиболее благотворно влияет даже на самую расшатанную нервную систему.
Сделав два глубоких грудных вдоха, я двинулась по вроде более скользкой, чем раньше, витиеватой тропке. Эх, судьба моя, судьбинушка: вот и ты – совсем как эта тропинка! Молчаливые, совсем спокойные стволы-великаны дымчато-пепельного цвета и покрытые болотного оттенка мхом тысячелетние валуны, казалось, жалели меня искренне и сердечно. Наверное, сами норвежские хозяева – лесные тролли-колдуны
