– Да ты, верно, смеешься надо мной! Я не верю детской наивности во взрослых людях. Ты, иностранка, пробовала когда-нибудь получить в Норвегии работу?
В ответ я только кротко и грустно вздохнула.
– Если кто-то в этой стране дознался бы о моих встречах с одним из главных, по их, норвежцев, недалекому разумению, нацистских преступников, а хотя бы и с родным отцом, то меня здесь подвергли бы такой обструкции… Вплоть до тюрьмы… Они бы меня со света сжили бы… Тем более немцев терпеть не могут. Нет, с норвежцами этими бесчувственными надо держать ухо востро и никогда лишнего им не говорить. Отец считал, что норвежцы в массе своей весьма уперты, несговорчивы и не поддаются никакому переубеждению, хотя некоторые необыкновенно смелы и мужественны – принадлежат к героическому типу личностей. Зато русский стиль и самих русских папа, берусь утверждать, уважал и даже любил, в первую очередь, конечно, девушек ваших. Невоспитанных, примитивных коммунистов и, особенно, лицемерных жидов терпеть не мог, это правда, но многие русские из тех, что ему в гестапо попадались, нравились и оставили о себе самое хорошее впечатление. Мне помнится, папа говорил, что в начале 44-го личным приказом навсегда прекратил все контрразведывательные операции против вашей великой страны.
Я на то ничего не сказала: зрительные образы обстоятельств пребывания несчастных людей в смертельно опасной гестаповской мышеловке и воображение их при этом мук и переживаний меня, чувствительную натуру, здорово оглушили. Грета совершенно не уловила эмоциональных переживаний своей собеседницы и потому охотно продолжила свое повествование:
– Вообрази себе, моя милая, у папы даже случилась одна большая русская любовь, не помню точно, как ее звали, но вроде бы Мария Виноградов, хотя в гестапо она попала под именем немки Эрны Эйлер. Это абсолютная неправда, что Хайриш Мюллер любил применять к людям изощренные методы воздействия. На самом деле он физические пытки терпеть не мог, считал их полным примитивом и старался при подобном не присутствовать. Ну, если только в самых крайних случаях, по прямому указу Гиммлера. Папе же было куда больше по душе интеллектуальное противостояние с сильным морально противником, а допросы он любил сравнивать с шахматной игрой.
Иногда и по девять-десять часов, не отлучаясь ни на одну минуту и не давая собеседнику малейшего перерыва для анализа сказанного, беседовал отец с подозреваемыми только особо высокого, специального разряда и назначения. А другими он просто не занимался. Его задачей было вовсе не сломать человека и превратить того в слабоумного идиота, но переиграть соперника психологически. Вот так однажды русская девушка-радистка и связная, специально присланная в Берлин из Москвы: белокурая, подлинная, природная красавица с ярко-лазоревыми очами (а подделок любых и мелких ухищрений и во внешности и в характере человеческом папа Хайриш не терпел и тогда-то действительно мог сделаться даже очень жестким, но никогда – по-настоящему жестоким), к тому же – редкостная умница, долго пыталась морочить ему голову своим совершенным немецким произношением и точными описаниями немецкого города, в котором отродясь не бывала. Ни в чем не призналась, ни в одной детали не ошиблась, никого не назвала и держалась в гестапо, в этом чистилище души человеческой, с редкостным женским достоинством. Проблема же ее была в том, что еще до заброса в Германию и абвер, и гестапо располагали всеми сведениями и знали о ее миссии гораздо больше, чем она сама. Долго ею любуясь, отец в конце концов от души похвалил девушку за стойкость и мужество, а потом все сам доложил: кто она и откуда, а девушка в ответ лишь сильно побледнела, как бледнеют готовые принять смерть люди, и больше слова не произнесла. Ей всего лишь шел двадцать второй год.
– Что же с ней потом сделали?
– А что с ней делать? Никакой новой информации она дать не могла в принципе, и отец распорядился ее отвезти на свою загородную виллу. Девушке же честно и прямо сказал, что теперь военная ее миссия окончена, она должна хорошенько отдохнуть и прийти в чувство, забыть все кошмары и почувствовать себя любимой и желанной женщиной. Папа любил бывать щедрым и тогда действительно просто купал возлюбленных в подарках, цветах и шампанском.
Мне сразу же вспомнился «бородатый», но смешной анекдот: шагает наш разведчик-герой Штирлиц коридорами гестапо. Навстречу ему идет бледная русская радистка Кэт. Два здоровенных эсэсовца тащат за ней тяжеленные чемоданы. «В отпуск едет, небось, к морю загорать!» – завистливо думает обычно невозмутимый Штирлиц. Где-то в семидесятых, сразу же после выхода «Семнадцати мгновений весны» на экран, эта шутка облетела весь огромный Советский Союз. Неужели же анекдоты – иногда правда!
– О, уж поверь мне, Хайриш Мюллер – мой отец отлично умел ухаживать за женщинами и делать их счастливыми. Марии вашей он редкий рояль купил заранее, еще во время ее допросов в его Управлении, так как сумел выяснить, что до войны она училась в Консерватории в Москве. Да девушка все никак не верила, пока сама воочию не убедилась, что все – чистая правда. Отец эту Марию любил, мне кажется, больше других своих женщин, особенно после того, как она родила ему девочку. К тому же эта русская отличалась редкой интеллигентностью и никогда ни о чем не просила. Только один-единственный раз убедила организовать побег из гестапо двум русским юношам из своей команды. Отца тронула ее просьба – убежали оба: один вроде бы при перевозке из Берлинского офиса гестапо в тюрьму, а другого, насколько я знаю, отправили в Пражское отделение, и он скрылся уже оттуда.
Ты себе можешь такое вообразить: сбежать из гестапо? Да пока отец там работал, любые побеги и другие проколы были полностью исключены, ведь он был абсолютный профессионал. Непрофессионализм Хайриш Мюллер презирал еще больше, чем хитрых, жадных и опустившихся жидов. Кстати, хочу спросить, через ваше русское посольство нельзя ли попытаться разыскать мою полурусскую сестру? Вдруг она пробовала контактировать каких-нибудь родственников после вашей перестройки?
– Понятия не имею, Грета. Я в посольские сферы не особо вхожа, и те, с кем я там была немножко знакома, уже уехали. А ты знаешь, где сейчас живет та русская разведчица?
– К сожалению, нет. Сама хочу попробовать ее найти. Знаю только, что в самом конце войны отец сделал ей американский паспорт, и она с дочерью уехала в США. Это все, сам папа позже не сумел выяснить их дальнейшую судьбу, хотя вначале не ожидал с этим каких-либо трудностей, тем более в Америке. А так я встречалась с другими детьми своего отца.
Его официальный сын в Германии – человек вежливый и любезный. А итальянская дочь по имени Мария – так просто настоящая стерва. Даже говорить ни с кем не пожелала, захлопнула дверь перед съемочной группой, а послевоенные фотографии отца отказалась показывать наотрез. Ты же знаешь, Вероника, что при современных компьютерных технологиях, имея фотопортрет, ничего не стоит идентифицировать человека; так она специально противится установлению личности отца. Заявила нам, что ей противно будет считать себя дочерью нацистского преступника. К сожалению, слишком многие люди не хотят смотреть правде в глаза, предпочитают прожить всю свою жизнь в бессмысленных и глупых иллюзиях, то есть как бы проспать…
– Я что-то не совсем понимаю про эту историю с фото…
– Хорошо, я сейчас найду видеокассету и покажу тебе снятый в Италии фильм, тогда сама все увидишь и поймешь. Шведский режиссер Лассе Велдеборн из Гетеборга сделал фильм о моей поездке в Ватикан и на могилу отца для шведского телевизионного канала ТВ-1.
С этими словами Грета немного порылась и извлекла из тумбочки видеокассету, потом жестом пригласила меня на выход из своей комнаты.
К сожалению, телевизор в зимнем мини-саду был плотно оккупирован группой других нервных и депрессивных товарищей, так что оставалось лишь посетовать на них про себя и отложить просмотр фильма о послевоенной судьбе гестаповского главы до лучших времен. Я горячо пообещала Грете попросить у своего сынишки принести мне DVD-диск с нашим русским фильмом, в котором ее обожаемый папа Мюллер выступает одним из главных действующих лиц, и вызвалась стать добровольным переводчиком с русского на английский. Моя развитая интуиция в тот же миг поощрила меня подсказкой, что интерес к вышеупомянутым темам – самое правильное времяпрепровождение в санаториях типа нашего. Немка моя вдруг сильно расстроилась:
– Вот не зря отец так уважал и ценил русских. Такие хорошие, теплые, душевные люди; совсем не то что эти асфальтовым катком утрамбованные норвежцы. Уверена больше чем на сто процентов: ты бы необыкновенно понравилась папе Хайришу, если бы имела шанс познакомиться с ним поближе!
От таких словечек у меня побежали по коже ледяные мурашки. Ой, не надо… Не надо мне подобных пожеланий! Мне с лихвой хватило «веселеньких» знакомств – в себя не могу прийти!
