Уже позже мне стало казаться, что с того самого дня отец окончательно стал избегать встреч со мной. По правде говоря, мама сама несколько раз звонила ему, и они о чем-то долго спорили. Нет, отцу я тоже совсем не нужна, мне остается только кладбище!
Дурацкий телефонный живоглот-автомат наотрез отказался выплюнуть назад мои две копейки, хотя я никому так и не дозвонилась.
А, ладно, попрошу у кого-нибудь лишнюю копеечку, чтобы войти в метро, а на трамвае прокачусь за так, хотя в принципе там можно и пешком дойти до Крестовского моста.
У метро я высмотрела одетого в дорогой костюм, с шелковым галстуком на шее мужчину, только что купившего роскошный букет роз, у него и попросила копеечку, которой якобы не хватило на стакан газировки. Мужчина лет тридцати пяти – сорока с загорелым, почти коричневым лицом внимательно посмотрел на меня, улыбнулся добрыми ярко-серыми глазами с веером разбегающимися под ними мелкими веселыми и светлыми морщинками и дал целый рубль.
В ближайшем киоске я сразу же купила два брикета мороженого из самых дорогих сортов: ленинградское эскимо и шоколадный батончик с орехами и с превеликим, непередаваемым словами удовольствием быстро-быстро их слизала. Совсем не часто мне разрешалось есть мороженое, взрослые до жути опасались фолликулярной ангины и прочих простудных заболеваний. Но теперь об ангине и простуде можно совершенно не думать, мертвые ведь ничем никогда не болеют, и сегодня ровно в полночь я перестану чувствовать что-либо вообще.
Глава 45
На кладбищах все всегда случается ровно в полночь, потому как вся нечистая сила отличается страшной пунктуальностью: и Вий, и вампиры-вурдалаки, и призрак кладбищенского сторожа, и дух Нетелфилды, и черные псы, и синий монах, и мертвая рука до полуночи мирно спят в своих трухлявых гробах или, если кому особо повезло – в каменных саркофагах, зато с двенадцати ночи они гуляют-развлекаются как могут и умеют до третьих петухов или до первых лучей солнца в тех крупных городах, где никаких петухов давно нет. Вообще-то справиться с привидениями можно, если их не бояться и особо с ними не миндальничать. Прежде всего следует твердо потребовать, чтобы они себя четко назвали по имени и доложили, на какие дела способны. Так, кажется… Да, так, ведь я читала… На надгробный камень следует положить монетку и в темпе румбы начать танцевать вокруг. Если во время танца обойти могилу ровно семь раз, то живущий внутри нее призрак непременно себя обнаружит, протянув свою ледяную, костлявую, туманно-призрачную руку синевато-зеленоватого цвета за монеткой, так как деньги нужны всем и лишними нигде не бывают.
Тут следует монетку быстренько подхватить себе обратно и ласковым голосом спросить у мертвеца защиту за денежку. Вурдалаки – самые противные, глупые и необразованные из всех обитателей инферно, обожают выкопать и тут же обглодать любой человеческий труп, даже совершенно несвежий и давным- давно захороненный. Ни в чем они не проявляют ни вкуса ни меры, a потому являются самой настоящей чернью загробного мира. Все остальные их слегка презирают и, уважая себя, никогда не здороваются. В некоторых кладбищенских монументах обитают «прожорливые демоны». Если тень случайного прохожего упадет на один из таких камней, то живущий в нем демон с маленьким и кривым огненно-красным телом, огромными львиными зубами и гнусавым комариным писком начнет регулярно приходить к человеку ночами и высасывать из него душу, пока тот не умрет. В местах, где регулярно появляются обитатели потустороннего царства, как правило, ощущается необычный холод, однако не такой, как просто зимний, а скорее становится очень промерзло, сыро и склизко, как в пору поздней осени, когда ничего не стоит простудиться. Так получается лишь оттого, что все виды призраков без исключения поддерживают свое образное существование путем отыскания и поглощения любых видов энергии окружающей среды, в том числе и живых людей, но вот кошек они не могут.
На нашем кладбище все опасные надгробные камни я знаю наперечет и удивляюсь, почему взрослые их не чувствуют. При входе на наше Пятницкое кладбище, прямо у самых ворот или на первом же перекрестке с центральной аллеи, чаще всего перед наступлением грозы, хотя бы до того ничто не предвещает непогоду, можно встретить четкий призрак пожилой цыганки, кутающейся в изодранную цветную шаль. Иногда ради спортивного интереса она пытается торговать полузавядшими венками и цветами, а однажды мама купила у нее какие-то семена.
Ко мне эта мертвая цыганка относилась исключительно хорошо и ласково, несколько раз предлагала погадать по ладони, а деньги брать отказывалась – только копеечку на память. Так же, как и я, она любила гулять по нашему кладбищу и находила его уютным. Цыганка рассказывала, что ее погребли в роскошном красном платье с двумя алыми розами: одна в волосах, другая – в руках. Потом один молодой солдатик из Афганистана как ее увидел, так сразу же предложил перелечь в свой просторный свинцовый гроб. Хотя он нравился не слишком, ей было жаль парнишку, у которого при жизни еще не было ни одной девушки, и потому она согласилась. Все время лежать в земле на самом деле скучно, вот поэтому она, Жасмин, время от времени скитается среди живых, и случается, что выпадают даже веселые часы. Ей, например, нравится с детьми болтать, потому что дети видят мертвых и умеют их понимать. Моя мама, и особенно бабушка, строго-настрого запретили отходить от них на кладбище так, чтобы они совсем теряли меня из виду, и с кем-то незнакомым здесь вести беседы, но не всегда я их слушалась.
Еще я твердо знаю, что если выкопать из могилы и присвоить себе какую-либо часть тела покойника, то его призрак станет обязанным тебе служить до тех пор, пока не вернешь обратно похищенную часть. Если же самовольно, чисто ради корысти взять с могилы что-нибудь мертвецу оставленное и подаренное, например цветы, еду или венок – то это просто глупо. Служить тебе он тогда не будет, зато начнет мелко пакостить, например насылать всякие хвори, болезни, неприятности и даже несчастья. Хотя такое зависит от прижизненного характера покойника; есть вероятность, что он ничего делать не станет и никак себя не проявит, если человек был добрый, щедрый, спокойный и миролюбивый.
По ночам на кладбище мерцает множество перемещающихся голубых огоньков – это крошечные добрые призраки умерших младенчиков.
Надо бы мне еще найти и вдосталь напиться сладкого молочного коктейля, пока есть такая возможность! Вдруг она у меня есть в самый последний раз…
За круглый латунный пятак с изображением герба в виде снопа колосьев я доехала до станции метро «ВДНХ», а неподалеку от центрального входа на выставку пересела в трамвай, идущий в нужном направлении, но платить за проезд не стала. Через несколько остановок по Крестовскому мосту я уже подъезжала почти к самым воротам кладбища, где с миром покоились бабушкины родители и ее младшая сестра. Предстоит ли и мне ночью к ним присоединиться? А как это обычно происходит? И легкий морозец пробежал у меня по шее и между лопатками.
Быстрым шагом я прошла мимо так хорошо знакомой церкви Вознесения Божьей матери и, свернув с главной аллеи на первую боковую, через несколько шагов оказалась у цели.
От покраски нашего дачного домика у мамы осталась банка желтой краски, поэтому наши могилка и ограда были выкрашены как-то по-пляжному ярко, привлекательно и задорно, отчего напоминали о жарком лете. Я вообще-то до сих пор немало удивляюсь, почему это могильники, памятники, склепы, плиты, надгробия и кладбищенские ограды всегда должны быть таких скучных и тоскливых, часто до безобразия противных тонов. Кому такое может нравиться, неужели умершим? Да не может быть!
Вот если бы раскрасить все это угрюмое хозяйство в разные нормальные, приятные глазу цвета: розовые, голубые, салатовые, персиковые, сиреневые и песочные, то насколько бы приятнее здесь сделалось бы всем. Зачем же взрослые люди так беспредельно лицемерят: гнетущими, мрачными красками неизвестно кому показывают-доказывают свою глубокую, якобы в вечные времена неутолимую скорбь? А ведь верно подмечено кем-то из классиков, что чем реже с любовью вспоминают и посещают ушедших родных, тем более наглядно стараются продемонстрировать случайным равнодушным прохожим свою вечную память.
Маленькой девочке Нике всегда было особенно интересно бесцельно шататься по аллеям покоя и скорби, разглядывать портреты покойных и читать пожелания их родственников, потому-то я отлично знала, чьи слова скорбящих чего стоят, даже несмотря на дороговизну и тяжесть поставленных ими мемориальных тумб и монументов или истерические всхлипы выбитых в камне прощальных напутствий. Тогда я еще умела чувствовать, что чувствовали бедные, всеми позабытые покойники, лежащие под всем этим безвкусным спудом.
