Минут через пять молчания она наконец-то решила меня проинформировать и снова сосредоточенно углубилась в свое рукоделие.
– Да как же так?!
Я сделала широкий шаг вперед и прямо так с ходу опустилась на близстоящий стул, чуть было не промахнувшись мимо него.
– Как же так, а я ничего не знала. Так прямо завтра?
– Да, завтра в пять утра.
Грета сказала, как отрезала, совсем непривычным для меня, сухим и жестким тоном. Через минуту она слегка смягчилась и снизошла добавить гораздо более мягко:
– Первое время будем с Рихардом жить в доме Анны, моей старшей дочери. Потом опять начну работать и куплю нам с сыном собственную квартиру в Гетеборге.
Потом она опять надолго замолчала, словно позабыв о моем присутствии. Я даже не знала что и думать! Внезапно, будто вспомнив нечто весьма важное или занимательное, немка сильно оживилась, порозовела лицом и заблестела на меня близорукими серыми глазами-окошками в смешных старомодных очках.
– Да, кстати, ты читала в сегодняшнем «Афтенпостене» статью о новом витке «лососевой войны» России с Норвегией? – с малоясным для меня воодушевлением обратилась ко мне Грета, сдвигая с глаз на макушку свои большие и круглые, очень похожие на глаза стрекоз очки. – Как забавно: ваши в очередной раз отказались закупать норвежскую рыбу и выставили жесткий ультиматум бедным норвежцам на соответствие их рыбных заводов новым русским стандартам по переработке и хранению улова. Что-то тут явно не то: вначале милые твои соотечественники нашли в невинном норвежском лососе столько тяжелых металлов, что вообще было непонятно, как он мог плавать в море и не тонуть; затем они обнаружили поддельные сертификаты качества рыбного сырья; теперь вот стандарты норвежские устарели… Я сама что думаю: я раньше читала, что русские желали собственный рыбный завод строить на Свалбарде, норвежцы были очень даже «за» и планы русских с энтузиазмом одобрили; но потом почему-то решили начать «тянуть резину». Теперь ваши крутые ребята им, видно, мстят как могут. Любопытно было бы узнать, почему это русским так важна та рыбная фабрика. Ты ничего про то, случайно, не слышала?
– Грета, милая, газеты норвежские я теперь очень редко читаю, мало чего хорошего они пишут, на мой взгляд. Но если бы и читала их каждый день, то историями о «металлических» лососях и проблемах с рыбными фабриками точно пренебрегла бы. Что мне до них!? Думаю, мы с тобой способны найти гораздо более интересные, душевные и глубокие темы для обсуждения, а они все и без нас разберутся и со своей рыбой, и с заводом.
Еще минут пять помолчав (как-то странно не клеился сегодняшний разговор), немецкая фрау вдруг объявила четким и правильным, но совершенно бесстрастным голосом хорошего диктора:
– Шведское телевидение в лице Лассе Велдеборна разыскало-таки мою настоящую мать в Штатах. Послезавтра буду с ней встречаться, а они будут снимать.
– Я рада за тебя, Грета, – растерянно ответила я. – Представляю, как ты счастлива! Вы ведь столько лет не встречались…
– Ну, уж не будь совсем наивной девочкой, Вероника! Уже более полувека прошло, как мы с матерью не виделись. Я смутно ее помню. Да и она меня наверняка. Маме Анне почти восемьдесят. Теперь главное, чтобы эти чересчур шустрые телевизионщики не довели бы старушку до шока своими идиотскими расспросами, ведь для них это просто очередное коммерческо-развлекательное шоу. Они и есть настоящие дети дьявола. Вот!
Грета вновь надолго замолчала и стала подробно всматриваться в только что выработанную ею на бахроме нитяную строчку. Я же продолжала сидеть на стуле около нее, как потерянная. Я была совсем ей чужая, нет, даже хуже: меня как будто бы совсем не существовало и не присутствовало в ее комнате. Будто бы я сделалась невидимым и прозрачным воздухом. А может быть, ты и сделалась, а, Вероника?
– А как же я, Грета? А что со мной? – наконец решилась спросить я. Боже мой, как тихо и печально прозвучал мой собственный голос.
– Как же ты?.. А ты так: если хочешь, чтобы мир вокруг стал хоть чуть-чуть похожим на тебя – а у человека нет и не может быть никакой иной цели, – щедро отдай этому миру все, чем владеешь. Эти слова сказал сам святой Франциск. Вот и ты просто делись: делись добротой, энергией, знаниями, умением, талантом, улыбкой, красотой, деньгами. Всем делись – всем дари, вот тогда твоя жизнь станет богаче и интересней. Я знаю – то напряжение, в котором ты живешь постоянно, пересиливая свои страхи, делая их по возможности незаметными для окружающих, отбирает много сил. Но победа над ними уже сейчас проявляет и воспитывает в тебе такую ни с чем иным не сравнимую внутреннюю силу, которая самим человеком едва ли осознается, но всегда ощущается всеми другими в его присутствии.
– Да какие там знания-умения, энергия и внутренняя сила, Грета? Какие таланты и деньги? Да у меня ничего нет! Я беднее церковной мыши и живу на норвежское пособие для нищих. И не в моем психологическом и душевном состоянии расточать вокруг неискренние улыбки. А до твоих святых Моник, Терез, Августинов и Францисков лично мне, если признаться совсем честно, далеко – как до неба, если не дальше. Никогда, даже отдаленно, мне не сделаться похожей на них и бесполезно пытаться. Еще я хотела бы спросить тебя…
– Не надо все воспринимать так примитивно, Вероника. Богатство – это ведь просто стиль существования, это скорее процесс, это свойство, это неотъемлемое личное качество – точно такое же, как ум, красота или талант. Это, наконец, просто энергия души. Например, никогда не бойся растратить любовь. Чем больше будешь ее отдавать, тем больше тебе лично и достанется. И постарайся строить свою жизнь, как великолепный белокаменный храм, предназначенный Богу, – вот тогда тебе будет не стыдно заглянуть ей прямо в лицо. Слаб духом и низок человек, если он мечется по жизни в поисках виноватых. Запомни, Вероника, никогда не надо думать, что жизнь…
– Грета! – решительно перебила я ее морализаторство, теряя всякое терпение. – На прощание скажи мне правду: удалось Гитлеру бежать из осажденного Берлина и подставить вместо себя двойника или он действительно покончил с собой в бункере. Ведь отец тебе об этом наверняка рассказывал. Если кто-то и мог устроить побег для фюрера, так это точно был Генрих Мюллер и никто другой!
Достаточно часто немкины излюбленные сентенции религиозно-экзальтированного характера казались мне рассказами не к месту и слегка раздражали, а иногда даже выводили из себя. Зато я хорошо знала, что ее в принципе довольно легко переключить на другую излюбленную тему, а именно: на небывалую незаурядность горячо любимого папы.
– Хорошо! – Запнувшись на полуслове и чуть-чуть помедлив, она заглотнула мою примитивную «наживку». – Ладно, скажу, что сама знаю. Мне он, Вероника, ответил так: «Адольф сейчас на небесах изучает «Капитал» Маркса. Сейчас изучает на иврите, а затем изучит на идише. А позже он возьмется за «Талмуд» на языке оригинала. То есть он в Раю с евреями». Хайриш Мюллер, моя дорогая, с самого начала знал, что Гитлер страдает психическими аффектациями, и никогда не делал на Адольфа слишком серьезной ставки. Глупость и недалекая примитивность никогда не были самыми сильными качествами моего отца.
– Так, значит, в бункере наши нашли обгорелый труп настоящего Гитлера? Так он настолько оказался силен духом, что даже не сделал попытки скрыться? Я этому не верю!
– Это ты уж сама думай, девочка. Да, чуть не забыла! Я на прощание и память приготовила тебе подарки.
Наконец-то Грета оторвалась от своего шитья, поднялась с кровати и достала с полки древнего вида маленькую бархатную коробочку бордового цвета с залысинками. Коробочке, которую она протянула мне, было на вид никак не меньше пятидесяти лет.
Я с огромным удовольствием (Ох, до чего же я обожаю подарки! Тем более что мне уже «лет сто» никто ничего не дарил) ее сразу же открыла и, ойкнув от радости, извлекла на свет маленький золотой кулончик в виде солнцеворота, но не нацистского, а закрученного в противоположную сторону, с шестью лапками и голубым эмалевым глазом посередине. А еще там же нашлось тоненькое, но удивительно изящное колечко в виде трех переплетенных змеек.
– Такой солнцеворот – это древний тотем огнепоклонников Персии. Означает солнечное процветание, изобильное счастье и цветущее раскрытие в полноте всех жизненных сил и устремлений, – между тем довольным голосом повествовала стоящая рядом со мной дарительница. – А три змейки – персидский женский символ соединенных в абсолютной гармонии мудрости, терпимости и надежды.
