батарейка) и побежала в туалет скорей звонить. Ответил усталый, но все равно веселый и звонкий голосок Игорька, который ожидал маму с минуты на минуту и поэтому не ложился спать. Я попросила его объяснить отцу, что тетя Лена неожиданно предложила сегодня немного отпраздновать революционное седьмое ноября, но я выезжаю и максимум через час буду на месте. Сынок пообещал все в точности передать папе и пожелал мне «спокойной ночи».
– А папа сердится? – все же не удержалась я от вопроса.
– Нет-нет-нет, он работает за компьютером, – явно пытался меня успокоить и обрадовать мой славный малыш.
Я плеснула себе в лицо холодной воды и немножко постояла у зеркала. Что же, чему быть, того не миновать! Причесалась, подкрасила губы, сделала оптимистичное лицо и пошла по-быстрому допить баккарди со льдом.
К тому времени как я вернулась к диванчикам и низким столикам, Алена уговорила Колю сыграть в новую игру: на этот раз в более безобидный бильярд.
– …А я, Коленька, могу дать вам фору, бить буду только одноцветные шары. Если же пожелаете, можем сыграть в жесткий русский бильярд, но пирамиду разрешите разбить мне.
Когда я сообщила ребятам, что спешу домой, Николай как-то сразу растерялся и от трудно объяснимого волнения стал слегка заикаться; я так и не поняла, что он попытался мне сказать.
– Сегодня так отлично сидим, Ник! Может, есть возможность побыть еще? Хочешь, я сама позвоню твоим; все-таки день революции? – предложила расслабленно полулежащая Алена, взирая на меня снизу вверх с нескрываемым сожалением. Это ее сожаление, ее чувство некоего превосходства из-за теперешней явной свободы и возможности полного распоряжения своим временем и собой неожиданно больно кольнуло прямо в грудь. Я от всего твердо отказалась, ни к чему больше не притронулась и быстро пошла в гардероб. Через минуту и Николай, и Алена в растерянности стояли рядом.
– Да вам-то куда торопиться? Малые дети дома не плачут, так и оставайтесь: еще потанцуете и сыграете в бильярд. Я бы и сама с удовольствием побыла подольше, если бы могла, но мне надо спешить.
Николай так и продолжал пребывать в том самом нерешительном замешательстве, от которого трагически скончался знаменитый осел Апулея между двумя совершенно равновеликими охапками свежего сена.
– Может быть, тебя проводить, Вероник?! – Помогая мне надеть мое любимое, почти невесомое и абсолютно непромокаемое полупальто из очень хорошенького и миленького серебристого морского котика, услужливо поинтересовался он, заметно ожидая ответа в виде некоего божьего провидения.
– Да тут меньше трех минут до остановки моего автобуса в Бэрум, и ровно через десять он прикатит. А такси вообще глупо брать в таком случае!
Мне всегда было приятно считать себя честным человеком, который людьми не манипулирует ни за какие коврижки, и в тайниках моей души я особенно этим гордилась.
– А знаешь что, в презентационной вилле нашего посольства в ближайшем будущем состоится прием и хороший концерт. Я иногда помогаю атташе по культуре, а он как раз сейчас начал заниматься приготовлениями. Так что заранее милости прошу тебя… и Алену также…
На этих словах Коленька слегка запнулся и неуверенно оглянулся на стоящую на шаг позади него, ослепительно выглядящую, выхоленную и ухоженную, высокую, худощавую и чернобровую красавицу – мою подругу Елену Ларсен. Он как бы и ожидать-то не смел, что такая царь-девица согласится на предложенное им чепуховое времяпрепровождение. Гордая дива и впрямь сегодня смотрелась не менее чем главной претенденткой на роль королевы Испании. Наша царь-девица подошла поближе, встала с ним вровень и невероятно вежливо ответила:
– Большое спасибо за приглашение, Коля. Мне лестно и приятно и буду рада посетить на чужбине кусочек родной земли, послушать родную речь и голоса. Мне было приятно с вами познакомиться и всем вместе провести чудесный вечер. Это Ника молодец, так все здорово организовала.
– Ладно, ребята. Мне действительно пора бежать, а вы не ломайте себе голову и идите играть в бильярд.
Мы с подружкой по нашему обыкновению расцеловались, и секундочку я постояла возле тяжелых дверей, по обыкновению ожидая получить от Коли презент в виде бутылочки с каким-нибудь крепким, горячим и хорошим напиточком; тем более, когда мы сюда шли, в его черной кожаной сумке что-то характерно позванивало. Однако, придерживая для меня дубово-стеклянные створки, он либо постеснялся присутствия Алены, либо просто не вспомнил, так что мне пришлось ретироваться, довольствуясь лишь желтым букетом. Жаль, жаль! Напоследок я обернулась, чтобы по-лебединому взмахнуть рукой, пока они оба стояли в брызжущих огнями ампирных сенях имперского «Бристоля».
– …А теперь пойду учиться играть в настоящий гольф на фейвейе; приобрела специальные клюшки: драйвер и паттер и прочее необходимое оборудование. Этой игре всегда сопутствует невероятный этикет, в нее с удовольствием играют и аристократы, и знаменитости, и другие люди из высших слоев общества… Словом, интересные люди встречаются…
Мимолетно, как летний дождь, донесся до моих ушей сквозь медленно затворяющуюся дверь обрывок более бархатистой, чем крымская роза, более пламенной, чем испанское фламенко, более стремительной, чем вихрь в Сахаре, и более журчащей, чем хрустальный родник в Ессентуках подругиной речи- реченьки.
С автобусной остановки до дома я чуть ли не бегом бежала. По пути пришлось «залететь» в наш холодный «челер», то есть подвал по-норвежски, и там пристроить свои очередные розочки сушиться вверх ногами. В подвале-кладовой мне предстояло воочию убедиться, что все мои предыдущие букетики куда-то благополучно испарились. «Ну, не иначе эта большая любительница цветов – старушка Юрун их, бесхозных по ее мнению, пристроила в какие-нибудь декорации в своем клубе для «тех, кому за шестьдесят», – подумала я с глухим сожалением и некоторой на старушку обидой, хотя по сути пенять было не на что и не на кого.
Неостановимо дрожащей рукой, с гулким и отдающим эхом во все уголки сонного дома типа «по ком звонит колокол» звоном один раз уронив ключи на каменный пол, я наконец-то сподобилась отпереть нашу дверь с намертво ввинченной в нее медной головкой греческой Мельпомены – богини трагедии. В квартире было темно и тихо. Вадим демонстративно лег спать, хотя и двенадцати не было, а обычно он всегда дожидался. Очень-очень тихохонько и осторожненько я разделась, умылась и, поцеловав в тепленький и мохнатенький затылочек сладко сопящего во сне сыночка, на цыпочках отправилась в спальню. Лишь серой мышкой юркнув в кровать, подумала с невероятным облегчением: «Слава Богу! Сегодня вечером гроза, похоже, не разразится!»
Глава 19
Помимо бесконечных и занудных наставлений мужа, его вечного раздраженного недовольства, бездушно-безудержной критики, меня вгоняла в особую хандру монотонная рутина ежедневного приготовления домашней еды, вернее, каждодневное изощрение в придумывании нового меню, ибо повторение в чем-то для меня, как и для любой истинно художественной натуры, коей любила себя воображать, было выше всяческих сил и смерти подобно. А эта вездесущая пыль, явственно производимая невидимым вселенским перпетуум мобиле (вечным двигателем), сколько ее ни вытирай, вся она опять на месте через строго заданный и, к сожалению, очень короткий временной отрезок. Сюда еще надо прибавить мытье полов, глажку, покупку продуктов, проверку детских уроков, доставку дитя туда-обратно в разнообразные секции и кружки, общешкольные мероприятия для всегда слишком много отдыхающих родителей в команде с их чадами и т. д., и т. п. Нескончаемый круг нескончаемой докуки, при которой вся отпущенная природой энергия час за часом улетучивается в некую вселенскую «черную дыру», причем неглубокий, как бы лишь для «дела» и по необходимости, не приносящий настоящего отдыха и расслабления «взрослый» сон ее почти ничуть не возобновляет. По моему мнению, такая форма жизни обрекает даже самых ярких людей на вечное прозябание в ярме абсолютно бессмысленной мировой каторги.
Свои философские воззрения «за жизнь» я несколько раз пыталась изложить Вадиму, но он всегда грубо обрывал меня, сразу вешая ярлык «великой матушки-лени». С некоторых пор вступать с ним в спор или в невинную дискуссию стало совершенно невозможно и опасно. Я и заметить-то не успела, как мало- помалу мой застенчивый, нежный и молодой супруг трансформировался в угрюмого, критичного, чем-то
