— Виктор Павлович по пятам ходят, чисто привязанные. Только они его не очень-то жалуют: прошлый раз вышел от них туча тучей. А уж такая пара была бы, такая пара, что лучше не придумать. И детки были бы породистые, красивые! Да, видно, вправду говорится: не по хорошу мил... Жалко Виктора Павловича. Сегодня идут из столовой и что-то несут в газетке. Гляжу, Тайона подсвистывают. Прямо смех и горе!
— А вы, чем подсматривать, накормили бы собаку сами, — сказала Анна с чувством внезапной неприязни к Клавдии.
Почему она решила, что всё это интересно слушать сейчас, когда Андрей и Валентина уехали вместе?
— Господи, боже мой! Вы думаете, я ленюсь покормить собаку? Я кормила, да Валентина Ивановна запретили. Я, говорит, хочу, чтобы он у меня дома жил, а не бегал по чужим кухням. Ревнивые они.
— Ревнивые? — невольно повторила Анна.
— Конечно. Я по себе знаю. Был у меня кот сибирский, пушистый. Любила я его до страсти и видеть не могла, если кто к нему руку протянет, погладит. Все мы, женщины, ревнивы за свою собственность, — спокойно закончила Клавдия, и за этим спокойствием Анне почудилось что-то недоговорённое, многозначительное.
— Я пойду купаться, — сказала Анна, поднимаясь и падевая тапки.
Оловянный солдатик зацепился в одном за стельку. Анна сердито поморщилась, вытряхнула его на пол.
— Я бы тоже покупалась, — неуверенно предложила Марина, чутко угадывая, но не понимая перемену в настроении матери.
Анна никогда не советовала ей не слушать то, что её не касается, зная, что живой, резвый ребёнок интересуется всем вокруг него происходящим. Она так просто, без шопотков и подмигиваний в сторону всегда навострённых маленьких ушей, говорила о семейной жизни, любви и детях, что Марина спокойно занималась своими делами, изредка выхватывая из разговора взрослых то, что цеплялось за её воображение, — вроде Тайона, ждущего подачки за окном кухни.
— Я бы тоже пошла с тобой, — повторила Маринка, сделав на своём хорошеньком лице просительную гримаску.
— Нет, ты же знаешь, что вечером дети не ходят купаться: вода очень холодная.
Анна зажгла свет в столовой, в спальне, переоделась, взяла мыло, мохнатое полотенце и вышла на улицу.
35
Она медленно шла нагорьем. , На душе у неё было смутно. Нехорошо взволнованная словами Клавдии, не в силах побороть всё возраставшую неприязнь к Валентине, она думала о ней:
«Какая же она! Она нарочно тогда хотела смутить, поддразнить нас. Разве она не видит, как я дорожу своей семьёй? И почему это Андрей поехал с ней теперь после того разговора? «Если красивая женщина захочет...» Неужели она себя имела в виду? Тогда это — просто нахальство! Не верит в семейное счастье, а старается занять собой каждого!..
— Фу, какая я баба! — со стыдом и тоской добавила Анна вслух, остановилась и посмотрела кругом.
Было ещё совсем светло, но молодая, бледная с вмятым бочком луна уже высвободилась на тускнеющем небе, и нагретая за день каменистая земля одевалась паутиной тусклых и жидких теней. Просторно раскинувшись, тоже ещё в бледных огнях лежал в долине посёлок. Огни поднимались на склоны гор, лепились вдали, по серым обрывам, где вставали голубые дымы у рудных штолен и шахт. Посёлок казался настоящим городом, и несказанно прекрасный в ранних сумерках, под рано вставшей луной вид этого посёлка-города, созданного с таким трудом здесь, в тайге, за тысячи километров от культурных центров, наполнил сердце Анны волнующим до слёз чувством.
«Вот то, что доверено моему знанию и совести. Сколько здесь людей, близких мне! И как ничтожна моя маленькая печаль (и даже не печаль, а сомнение пустое) перед силой, которую я ощущаю в себе! — глаза Анны зажглись ярким блеском, и новое выражение гордого, почти злого торжества осветило её черты. — Меня могут и оскорбить и унизить, но отнять у меня сознание человеческого достоинства невозможно».
Почти каждый день приносил в долину что-нибудь новое, и сейчас, когда Анна осмотрелась, деловые мысли сразу захватили её. Давно ли казалось: главное — это доставка хлеба. Хлеб решал всё. Но вот теперь рабочие были сыты, а программа по золоту снова срывалась. Анна вспомнила всё чаще застывавшую ленту транспортёра на флотационной фабрике: рудник не справлялся с подачей руды, и на фабрике были простои. Виктор Ветлугин сидел сейчас над проектом, который должен был изменить всю прежнюю систему отработки рудника.
«Нужно перестроиться, а на это время развернуть вовсю старательскую добычу и шахты россыпного золота, — размышляла Анна. — Вот если бы мы имели новый участок с хорошей россыпью... Андрей всё- таки слишком увлекается разведками по рудному золоту. Придётся решительно поговорить с ним... Ах, Андрей!» — и Анна снова нахмурилась, вспомнив о его поездке с Валентиной.
В купальне она положила полотенце и мыло на мостки и стала раздеваться, поглядывая на плотину, в которую упиралась широко и полно разливавшаяся здесь речонка. Вечером купающихся было мало, вода после заката солнца казалась особенно студёной. Оставшись в чёрном очень открытом купальном костюме, Анна медленно пошла по мосткам.
Ещё с первых дней в комсомоле она начала заниматься спортом: бегала, плавала, набивала себе мозоли на лодочных соревнованиях, приводила в негодование свою мать, когда без юбки, в одних трусиках и майке, появлялась при всём народе с такими же голоногими юношами и девушками. Сама Анна, спокойная в сознании своей силы и красоты, однажды преодолев чувство неловкости, почти не замечала этой полуобнажённости и в азартном увлечении заботилась только о поддержании своего спортивного достоинства.
С тем же азартным увлечением она наблюдала за двумя мальчишками-подростками, перерезавшими вперегонку пруд. Один, очень смуглый, черноголовый, плыл боком, расталкивал воду и плечом и головой, бурлил её, повёртываясь к ней, как пущенный странный снаряд. Другой плыл сажонками, вылетая из воды почти до пояса, и сизая бороздка на его мускулистой узкой спине подчёркивала, изгибаясь, движения плавно и сильно выносимых рук. Первым доплыл черноголовый, хотя казалось, что он двигался медленнее. Он вылез на плотину и, дыша всей грудью и животом, впалым и смуглым над белыми трусами, засвистел озорным, пронзительным свистом.
Анна улыбнулась мальчику, напоминавшему ей её недавнюю юность, и стала сходить по ступенькам. Она взглянула на своё отражение, расплывчато дрожавшее на тёмной воде.
«Я тоже красивая, — подумала она, отталкиваясь от последней ступеньки, узенькой и скользкой, и снова возвращаясь к мысли о Валентине, — я тоже могу нравиться... Почему же я не стараюсь привлечь общее внимание?»
Анна легла на спину, посмотрела в глубокое небо, где уже плавали звёзды. Странно и хорошо было смотреть на них, ощущая под собой текучую зыбь. Погрузиться бы так на самое дно, глядя сквозь толщу воды! Наверно, вся она будет прозрачно-синяя, исколотая насквозь золотыми изломанными, дрожащими лучиками.
Анна вспомнила совместное купание с Валентиной, как та ёжилась, не решаясь прыгнуть в холодную воду, как вылезла потом, вся розовая, и, смеясь, притопывая ногами, отжимала свои кудрявые волосы.
«Она красивее меня, и Андрей видит, что она лучше. Как загорелись у него глаза, когда он посмотрел на неё в первый раз!»
От одной этой мысли Анна сразу ослабела и с головой окунулась в воду.
— Чорт знает что! Ужасно! Ужасно! — бормотала она, отфыркиваясь и от воды и от своей беспомощности перед этими мыслями.
