Сейчас она забыла, что Ветлугину не с чего было худеть: он не пил, почти не курил и, влюблённый в Валентину Саенко, вёл жизнь праведника. Анна забыла своё дружеское отношение к нему, свои шутки, своё сочувственное желание женить его, чтобы не пропадало зря это железное здоровье, сердечность, избыток мужских сил и чувств. Сейчас перед ней сидел человек, который плохо выполнил порученное ему дело, и, повидимому, не сознавал этого, и с невинным и в тоже время преступным самодовольством смотрел на неё.
— Ваш проект не пойдёт, — сказала Анна, краснея и волнуясь. — Вы предлагаете разбить следующий этаж рудника на одиннадцать камер, оставив между ними целики в метр толщиной вместо прежних шестиметровых. Этак у нас получится из одной крайности в другую!
— Зато в целиках останется только двенадцать процентов руды, — возразил Ветлугин и оглянулся на Уварова, ища его сочувствия. На самом деле, он не был так спокоен, как показалось Анне.
— По сравнению с тем, что мы имеем сейчас, это было бы неплохо, — как будто согласилась Анна. — Но провести это на практике невозможно. Целики только в метр толщиной не выдержат давления сверху, они не поддержат кровли.
— Вы забываете, что ширина камер будет также уменьшена, — сказал Ветлугин, весь вспыхивая. — Зачем же при узких выработках оставлять такие колоссальные стены, которые не удастся потом разрушить и вынуть ни при каких условиях. А ведь это запасы той же руды!
— Совершенно верно: целики — это временные запасы той же руды. Но они же и временная опора, и если эта опора будет слаба, то всё, что вы предлагаете, само обрушится. Всё рухнет в разгар работы. Мы же должны думать о людях, которые будут там, под землёй. Мы можем идти на риск в труде, в затрате средств, но рисковать человеческой жизнью мы не имеем права... Мы не можем! — поправилась Анна, в гневной запальчивости отбрасывая самую мысль о праве на такой риск. — В смысле безопасности ваш проект не выдерживает никакой критики.
«Не о том вы думали, когда составляли его! — чуть не добавила она, вспомнив заботу Ветлугина о собаке Валентины. — Вместо того, чтобы со всей страстью отдаться делу, он возится с избалованной собакой, пичкает её шоколадом, ходит за ней с кусочками!»
Ветлугин даже не сразу нашёлся.
— Это голословное заявление, — сказал он, возмущённый и оскорблённый. — Проектируя одиннадцать камер, я рассчитываю на особенную устойчивость потолка — кровли. Постепенная отработка камер создаст в общем суженные сводчатые уступы потолка. При опоре на десять стен-целиков это будет представлять цепь подземных галерей необычайной прочности.
— Но где же вы проложите ходы сообщения? Вы же знаете, что в каждой камере должно быть не меньше двух выходов. Они должны выводить в прочное место — в целик.
— Так здесь же предусмотрено, — быстро сказал Ветлугин, ища карандашом на сетке чертежа. — Вот же второй ходок через целик в следующую камеру. Вот и вот! — и он снова оглянулся на Уварова, встревоженный его молчанием.
Анна неловко усмехнулась, почти стыдясь за упрямство Ветлугина и его нежелание понять свою ошибку.
— Вы сами только что сказали о постепенной отработке камер... об «уступах» потолка — это значит (как практикуется и сейчас), что при отработке одна камера опережает другую на три — четыре метра. Когда вы будете пробивать свои ходки, они попадут на места, уже заполненные отбитой породой. Один раз мы с вами уже ошиблись. Мы хотели дать руду скорее, проще, дешевле, но мы увлеклись и не продумали всё до конца, а это привело нас к срыву работы. Я надеялась, что теперь вы серьёзнее подойдёте к вопросу... у вас было время подумать об этом, А теперь это время упущено! Вы понимаете, нам придётся совсем остановить фабрику: там просто нечего будет делать.
«Вот женская поспешность суждения! — подумал Ветлугин неприязненно. — Видно, и вправду не так- то просто для женщин усвоить мужской стиль работы».
— Уж и делать нечего, уж и фабрику остановить! — сказал он с натянутой иронией. — Ведь ваши доводы — теория. Ведь это нужно представить на практике...
— На практике? Хорошо. Я иду на рудник. Идёмте со мной. Ты, Илья, конечно, тоже с нами. Посмотрим на месте, поговорим с рабочими... Я думаю там, под землёй, вы сами сможете «представить на практике», что даст выполнение вашего проекта.
39
Они остановились на краю воронки — обвала над «старой» выработкой. Воронка была так огромна, что в неё можно было бы сбросить все дома посёлка. Странно было смотреть на эти жёлто-серые каменистые осыпи, уходившие на головокружительную глубину.
— Смотрите какой провал! — сказала Анна, значительно взглянув на Ветлугина. — Помните, здесь росла столетняя лиственница... её в ту ночь, когда опустилась земля, тоже рвануло книзу. Сначала она перевернулась вверх комлем: корни виднелись на дне ямы ещё утром. Говорят, что они корчились, как живые, цепляясь за камни. Потом всё было размолото и ушло в глубину. Теперь пустоты, сделанные под землёй, снова заполнены.
— Да, всё что было там, внизу, поднято на-гора, измельчено и превращено в пыль, — рассеяно отозвался Ветлугин. — Во время флотации даже золото становится невесовым, — и ещё он сказал, желая перевести разговор: — Когда-то жена американца-изобретателя заметила во время стирки белья на реке, как пристают песчинки к пузырькам мыльной пены. Так возникла идея флотации: вместо песчинок люди заставили оседать на пузырьки минералы с золотом. Золото становится легче воздуха!..
— Но для этого нужны колоссальные затраты, для этого нужно взорвать и вынуть из-под земли сотни тысяч... миллионы тонн камня, — снова напомнила Анна. — Какой это гигантский труд! Представьте, что ваш проект был бы осуществлён... Ведь это на глубине в сто восемьдесят пять метров! Когда-нибудь люди посмотрят на следы наших трудов и удивятся им. Когда-нибудь... Но они-то, эти люди, будут знать, что не в пыль, а в радость человека превращена жизнь камня, поднятого нами из глубины. Смотрите, как осела земля. Какая огромная тяжесть опустилась туда! Но всё это держалось, пока мы не разрушили целики, на которые опирались верхние слои горных пород.
— Целики? Да... — повторил Ветлугин, и лицо его снова приняло выражение гордого упрямства, когда он представил мощную опору для каменной кровли, которую создаст стройная система его десяти стен- целиков.
— Вот об этом-то мы и должны подумать в первую очередь, дорогие товарищи, — заговорил Уваров, который до сих пор молча забавлялся тем, что сталкивал камешки с края воронки и следил, как, гулко подпрыгивая, скатывались они вниз. — Подумать о том, чтобы не устроить такой вот обвал во время производства работ. Имейте в виду, что история горного искусства отмечена многими гробами.
В помещении раскомандировочной они надели поверх своей шахтёрскую одежду и, сразу изменённые до неузнаваемости, направились коридором штольни к подъёмной клети.
Клеть плавно подошла к выходу колодца, звякнул железный затвор, и рабочие в грязных, мокрых донельзя спецовках замелькали мимо, громыхая сапогами по камню рудничного двора: выходила утренняя смена, проводившая передовой штрек на нижнем горизонте. Выходили мастера углубки, проходчики мокрых передовых забоев — мастера ответственнейшего шахтёрского труда.
Узнавая Анну, иные широко, радостно и устало улыбались, а она и хотела бы улыбнуться, да не могла, встревоженная мыслью, как убедить Ветлугина в непригодности его проекта, чтобы не подвести потом этих доверенных ей людей.
Клеть, только что взлетевшая, снова дрогнула и стремительно упала в темноту. Мелькали вдруг ярко освещенные дворы горизонтальных штреков, мелькали в них, как в окнах, фигуры людей, и снова слепая темнота, да жёсткий шорох клети, да плеск воды, льющейся со стен колодца.
На сто тридцать пятом горизонте, то есть в горизонтальной выработке на глубине в сто тридцать пять метров, Ветлугин, Уваров и Анна вышли. Глянув на клеть, снова ринувшуюся в сырую глубину колодца, Анна сказала Ветлугину:
