12
Выйдя из дому, они увидели Уварова. Он шёл, рослый и плотный, в просторной русской рубашке, опоясанной шёлковым кручёным поясом, и ещё издали улыбался им и покачивал головой.
— Вот и навещай их после этого! Кое-как выбрал время, а они всей семьёй сбежали.
— Идём вместе, — предложила Анна. — Мы к Валентине Ивановне.
— Да, чай, неудобно, — возразил Уваров, сдержанно здороваясь с Андреем. — Знаешь, ведь незваный гость... Да ещё хозяюшка такая... щепетильная.
Анна вспомнила разговор в осиновой роще о семейной драме Валентины и сказала с неожиданной горячностью:
— Нет, Илья, ты её не совсем понял.
Уваров смутился немножко и наклонился к Маринке:
— А ты что скажешь? Идти мне с вами или нет?
— Идти! Валентина Ивановна сварила варенье из жимо... жимолости. А что мы ей купим? — вдруг заволновалась Маринка. — У неё ведь рожденье. Мама, что мы подарим ей?
— Не знаю. Правда, ведь нужно было купить что-нибудь, — сказал Анна, удивляясь, как это ей самой не пришло в голову.
— Надо зайти в магазин, — спокойно предложил Андрей.
— Мы купим ей конфеты, — суетилась Маринка, перебегая на его сторону, — с такими серебряными бумажками. Или такую чашку, как у мамы. Что мы ей купим, папа?
В магазине они все четверо долго ходили от прилавка к прилавку: конфеты были только дешёвые, а купить туфли или блузку всем, кроме Маринки, показалось неудобным.
— Я знаю что! — крикнула она, припоминая. — Мы купим ей в ларьке... прибор. Такой прибор с мылом и пудрой и с духами.
В ларьке они действительно нашли такие коробки.
Пока Андрей доставал деньги и расплачивался, пока продавщица завёртывала в бумагу дорогую красную коробку с видом Кремля, настроение Анны всё угасало, и только суетня Маринки, озабоченной и торжествующей, поддерживала ещё улыбку на её лице.
Она вообще стала угрюмее за последнее время и даже подурнела. Всё чаще, просыпаясь по ночам, Андрей видел свет, слабым отблеском лежавший на полу у двери её кабинета, — это означало, что она дома, но занята. После ссоры из-за проекта он уже не мог с прежней свободой заходить к ней в любое время, заметив, что она стала менее откровенной и даже торопливо спрятала однажды какую-то исчерканную бумагу.
Он и сам утратил простоту и доверчивость по отношению к ней после того, как она вступила в деловой блок с Ветлугиным и Уваровым против него и его работы. Он не мог отделаться от оскорбительной мысли, что Анна предложила ему их личные деньги только потому, что не верила в успех его предприятия.
Иногда, просыпаясь ночью, он не находил Анны дома совсем, тогда он вставал, зажигал свет и работал или просто ходил по комнате и с тоской думал: «Ах, Анна! Милая Анна!»
У Анны появилась ещё рассеянность, раньше им не замечаемая. Она входила в комнату и вдруг останавливалась, подносила руку ко лбу и, растерянно оглянувшись, выходила обратно.
— Да, она и в личном отошла от меня! — говорил себе Андрей, невольно пытливее вглядываясь в её отношения с другими мужчинами, всё чаще обижаясь на ее невнимание к себе.
Вот и сейчас, входя в дом Валентины, она, пропустив вперёд Уварова и Маринку, чуть не захлопнула дверь перед ним. Она крепко потянула её, но тут же спохватилась и сразу, опустив руку, виновато глянула на него через плечо. Но он даже представить не мог, как больно резнуло её самоё это её невольное движение.
«Как же это я? — подумала она с чувством острого раскаяния. — Бедный Андрей!» — но тут же внимание её снова было отвлечено.
Анна не была избалована подарками и не думала о них, но теперь — когда Маринка взяла коробку из рук Андрея и сама вручила её Валентине, и Валентина просто расцвела в улыбке, Анне стало досадно на Маринку и Андрея, и только тогда она поняла, что завидует вниманию и заботе, которые были вложены в этот подарок.
— Это тебе подходит, — сказала Маринка, трогая крохотный бантик на волосах Валентины, когда та поцеловала её. — Я тоже буду носить такой.
— Ах, вы модницы! — с шутливым укором сказала Анна, подавляя неприятное чувство.
13
Валентина чувствовала насторожённость Анны, но счастливое оживление всё-таки пробивалось ярче в её чертах, когда она обращалась к Андрею.
Вся светящаяся в этой неудержимой радости, она легко облокотилась на стол и, оглядывая своих гостей, предложила просто:
— Попросите меня спеть.
— Вы уже столько раз обещали это, — с нежным упрёком сказал Ветлугин, который то хозяйничал вместо Валентины, то, забывшись; неотрывно смотрел на неё. — Я всегда был уверен, что вы хорошо поёте.
— Сегодня у меня особенный день, последний день молодости. Завтра я уже начинаю стареть, — сказала Валентина Ветлугину.
Слишком искренно и беззаботно сказала она это, чтобы ответить ей обычным разуверением: и тон её и вид показывали, что счёт годам для неё пока не имеет значения и особенность дня заключается в чём-то совсем другом.
Анна заметила и это, но она сама тут же чисто по-женски посмеялась над Уваровым, который, желая услужить ей, опрокинул бутылку розового муската, разбив тарелку и залив скатерть.
— Какой же ты медведь, Илья! — сказала она, посыпая солью пятно на скатерти.
— Мне простительно. Я-то уж давно старею, неловкий стал, — отшутился Уваров. — Всё раздаюсь с годами в ширину, вот места мне и не хватает. Зато всякий посмотрит и скажет: прочно утвердился на земле человек.
— Прочного ничего нет, — сказала Валентина, почему-то обрадованная беспорядком на столе. — Это и хорошо: всё старинное вызывает чувство тоски.
— У дедушки-водовоза очень прочная гармошка, — неожиданно сообщила Маринка, забыв своё обещание не вмешиваться в-разговоры. — Он нам показывал её, и мы её уронили. И она хоть бы что!
— Тогда надо попросить её, — сказал Уварову вставая. — Да я же и сыграю с вашего разрешения, — ответил он на вопрос Валентины. — Такие Жигули разведу!.. — он засмеялся и быстрыми грузноватыми шагами вышел из, комнаты.
— Так вы споёте? — напомнила Анна Валентине и сразу представила её маленькой, страшно одинокой девочкой, рыдающей после ёлки.
14
Высокий, грудной голос Валентины прозвенел с такой ликующей страстностью, что Анна вся выпрямилась. Как дрогнула её душа, открываясь красоте песни!..
