середины зала, взглянул и опять увидел Валентину. Она шла по сцене и через весь зал смотрела на остановившегося в нерешительности Андрея.
16
— Я так давно не играла, что мне даже страшновато начинать, — сказала Валентина, подходя к Андрею. — А завтра у нас вечер, на котором будут выступать поэты. Вы придёте?
— Конечно, — серьёзно сказал Андрей.
Он не попытался даже взять её под руку, выйдя с ней из клуба; он почти не смотрел на неё, но чувствовал каждое её движение, и ему было приятно, что она идёт около него просто, не пытаясь обратить на себя внимание.
— Вы очень изменились за последнее время, — сказала она, прерывая это лёгкое для обоих молчание. — Вы стали каким-то неземным.
— То есть как это? — спросил Андрей и тихо рассмеялся.
— Да, так, — протянула она очень серьёзно, искоса рассматривая его и покусывая листик, сорванный ею с кустарника. — Вы как будто свалились только что с другой планеты... с Марса, может быть. У вас какой-то далёкий и печальный взгляд. Правда! Будто все кажутся вам бесплотными тенями, как во сне, как в лесу в лунную мглистую ночь.
— Почти правда, — сказал Андрей уже весело. — Смотрю на вас... но даже и тени вашей не вижу: где ваша тень, Валентина Ивановна?
— Моя? Ах, да!.. Мы поссорились немножко, — сказала она. — Из-за вас поссорились.
Андрей удивился и покраснел:
— Из-за меня?
— Да. Из-за вас. Вернее, из-за вашей работы. Я же видела вас там, на горах, среди ваших людей (какой у вас там народ чудесный!) и сразу поняла... У вас в одну какую-нибудь яму вложено больше мечты, чем у Ветлугина во всю его деятельность. Если бы он действительно умел мечтать, как он часто говорит, он никогда не пошёл бы... не согласился бы на прекращение такой увлекательной работы. Он дал бы вам возможность довести её до конца!
— Решение этого вопроса зависит не только от него... — медленно, с запинкой произнёс Андрей с чувством благодарности и грусти: она, единственный человек здесь, на Светлом, поддержавший его, ничего не понимала в горных работах.
Но это наивное одобрение, эти слова сочувствия, исполненного не жалости, как у Анны, а негодования за него и веры в него, тронули Андрея.
— Мечта, конечно, необходима, — ласково усмехаясь, продолжал он после короткого молчания. — Но я же не просто фантазирую, а ищу на основании науки и опыта. Поэтому-то и обидно и тяжело! Мне не верят потому, что я много затратил на разведку этой горы и всё ещё ничего не нашёл. Чорт возьми! — вскричал он с увлечением, и страстным и горестным. — Если бы вы знали, какие огромные средства отпускались страной на наши разведочные работы! Вся беда в том, что нашлись подлецы, сумевшие втереть очки, будто бы наше предприятие обеспечено разведанными запасами. На десятки лет будто бы обеспечено. Они поднимали шум вокруг старательных поисков. Любовались стариками-старателями и потихоньку душили нас, кадровых разведчиков, сокращая из года в год плановые разведки.
— Почему же это не исправят теперь?
— Потому, что, во-первых, такие дела скоро не делаются, во-вторых, есть ещё среди наших работников трусливые и нерешительные люди, и мы всё ещё деликатничаем там, где не нужно.
— Мне кажется, вы лично деликатностью вообще не страдаете! — заметила Валентина к слову.
— Вы находите? — серьёзно спросил Андрей и остановился, впервые за время разговора взглянув ей в глаза.
— А вы нет? — невинно спросила она в свою очередь, и оба неожиданно громко расхохотались.
17
Они стояли, очень довольные друг другом, и смеялись от души, как два сорванца.
— Однако вы тоже не страдаете этим самым, — сказал Андрей, отправляясь дальше, но всё ещё продолжая смеяться.
— Вы поглядите, какой вечер! — сказала Валентина, осматриваясь по сторонам. — Так может только присниться, правда?
— Правда, — согласился Андрей, и ему показалось, что он действительно видел во сне такой вечер: с такими вот чёрными нагромождениями туч над круто изломанной линией высоко поднятого горизонта, с таким вот синим сумраком, опускающимся над грудами дикого камня, над крышами почерневших сразу домов, над остатками изуродованных деревьев, жалких и страшных на этой изрытой земле.
— Будет гроза, — радостно сказала Валентина.
— Может и не быть, — так же радостно ответил Андрей. — Вы чувствуете движение воздуха, как он плывёт волнами. Он очень холодный и свежий, но где-то разрядка идёт...
— На «Раздольном» гремит во-всю. Пробило кабель, — сообщила Анна, поджидавшая их на развилке дорожки. Она издали приметила, как дружно шли они вдвоём, как они остановились и громко смеялись над чем-то. Она давно не видела Андрея таким весёлым и поздоровалась с Валентиной холодновато. — Пробило кабель, — повторила она так, точно хотела подчеркнуть, что ей некогда шататься по прииску. — Один высоковольтный мотор вышел из строя. Пустили резервный, но что там творится сейчас, неизвестно: телефонная линия выключена.
«Он тоже выключился», — с грустной усмешкой заметила про себя Валентина, взглянув на сразу отвердевшее лицо Андрея.
— Я, кажется, помешала вам, — сказала Анна мужу, когда они уже вдвоём подходили к своему дому. — Вам было так весело.
Она сказала это почти спокойно, и Андрей ответил:
— Да, мы посмеялись немножко.
— О чём вы говорили?
— Обо всём.
Губы Анны задрожали:
— Разве можно говорить обо всём с такой, такой пустой и самовлюблённой?..
— Нет, Анна, она не пустая, — возразил Андрей, как будто не замечая волнения жены.
— Не пустая? — вырвалось у Анны. — Тебе, конечно, виднее, — добавила она торопливо, пугаясь сама своей гневной ненависти.
18
Анна нерешительно перебирала платья — которое же надеть: своё любимое, коричневое, или любимое Андрея, синее. Она колебалась недолго и сняла с вешалки синее, из тяжёлого гибкого шёлка. Сидя перед зеркалом, она поправила крылышки кружевной вставки, надушила виски и руки и сама залюбовалась собой, хотя смутная тревога всё время покалывала её, зажигая на щеках неровный румянец.
Такой и застал её Андрей: с чуть приподнятой бровью, с вытянутой круглой шеей, смуглевшей над тонким узором кружев. С минуту он глядел на жену, незамеченный ею, потом вошёл в комнату.
— Ну, что? — спросил он ласково. — Кокетничаешь?
— Немножко, — прошептала Анна.
