на долгие годы.
Ветлугин был зол на Андрея за его увлечение Долгой горой и за увлечение им, Андреем, Валентины. Но, осуждая Андрея за первое, Ветлугин всё же понимал его, а зато за второе он никак не мог его простить, хотя и сознавал, что Андрей здесь совсем не виноват.
«Как это странно сказала Анна Сергеевна, что ревность должна толкать людей на хорошие дела!» — вспоминал Ветлугин.
Глаза его были опущены на карту того района, в который собирался ехать Андрей. Карта пестрела отметками о работе геологической поисковой партии. Топограф, составивший её, был артистом своего дела. Ветлугин представил, как этот топограф лазил по глухим чащобам, по кручам сопок, как он смотрел в золотой глазок нивелира и как взлетали перед ним со своих токов тетерева, озлобленно дравшиеся на светлых опушках.
«И у нас такое же, как у этих петухов!» — подумал Ветлугин.
Пальцы его слегка дрожали, он прикрыл их ладонью другой руки, напряжённой и сильной, прямо взглянул в лицо Андрея:
— Вы можете ехать спокойно. Я всё сделаю, как нужно.
От Ветлугина Андрей прошёл в кабинет Анны. У неё сидела целая компания матёрых таёжников. Увлечённая жарким, весёлым разговором, Анна только мельком взглянула на Андрея. Он постоял и сел, прислушиваясь, о чём шла речь.
Анна предлагала старателям возобновить заброшенную рудную штольню, заваленную оползнем года четыре назад. Старатели рядились об условиях кредита, напирая на то, что штольня-де была оставлена из- за слабого содержания золота, а потом уже обрушена и взять её теперь в отработку — всё равно, что разведать заново.
Андрей слушал, не сводя взгляда с внимательного и улыбающегося лица жены, с её крупных рук, листавших подшитые в папке бумаги. Он хорошо знал её деловую манеру. И сейчас, видя тактичность и напористость, с которыми она уговаривала целую артель здоровых, краснолицых, видавших виды мужчин, он испытывал смешанное чувство гордости за неё и обиды за то, что она побоялась поддержать его в трудную минуту.
Разговор с нею о предстоящей поездке еще более укрепил в нём эти чувства.
«Сильная... и чёрствая какая-то... — думал Андрей, отчуждённо глядя на неё и тут же почему-то вспомнил Валентину. — Та тоже по-своему сильная, но очень уж одинокая. Грустная всё-таки у неё жизнь!»
С этой мыслью Андрей вышел от Анны и неожиданно в коридоре столкнулся с Валентиной.
Они поздоровались молча и, не найдя, что сказать, в замешательстве остановились.
— Я уезжаю, — сказал Андрей, неловко прерывая молчание. — Завтра с базы уходит пароход, и я уезжаю в тайгу.
— Да? — сказала Валентина, ласково улыбаясь.
— Уезжаю на целый месяц, — настойчиво повторил он, глядя на глубокую нежную бороздку над её приподнятой губой, на строгую тень её ресниц, тонких и длинных.
— Даже так? — сразу опечаленная, сказала Валентина. — На целый месяц!
29
Чувство странной тревоги не покидало Андрея до вечера. Он сам не мог понять, радостно ли было ему, грустно ли: так быстро менялось в нём всё, то вспыхивая, то тускнея, как облачный ветренный день. Очень серьёзный, почти мрачный, сидел он в своей конторке, заваленной образцами пород и рулонами кальки. Новая канцелярия разведочного бюро в здании приисковой конторы ещё не была отделана, но беспорядок в душном, низеньком помещении впервые резко, даже оскорбительно бросился в глаза Андрея. Он смотрел на всё это и вдруг неожиданно улыбался, а агент по техническому снабжению, маленький, мяконькии человек со странно оттопыренными локтями, принимая улыбку на свой счёт, недоумевающе замолкал, но тут же снова начинал шевелить бесформенными мягкими губами, сообщая о том, что выдаётся со склада для разведочной партии.
Андрей, не перебивая, слушал его, но думал о том, как непохож этот мяконький, деликатный человечек на шахтёров, таких широких и шумных в своих просторных спецовках, и о том, как скучно жить вот этакому слабому и некрасивому.
Безотчётная улыбка вспыхивала в глазах Андрея и тогда, когда он наблюдал, как рабочие и конюхи разведочной партии завьючивали лошадей у склада, и тогда, когда он вечером шёл домой.
— Ты уезжаешь? — спросила его Маринка. Она обняла его колени и, печально моргая, посмотрела на него снизу. — Мама не даёт мне укладываться. Я хотела помогать ей, да просыпала бритвенные порошки. Такие мыльные порошки... И она сказала: «Ты всё мешаешься, ты всё путаешь». Почему ты молчишь, папа? Попроси её хорошенечко. Я так люблю укладываться.
— Мы будем все вместе, — сказал Андрей растроганно и смущённо.
Он взял Маринку на руки, посмотрел в её серые глаза, опушённые такими блестящими, тёмными ресницами, — это были его глаза, но ещё по-детски округлённые и яркие.
— Мы будем вместе, — бормотал Андрей, идя с нею по комнатам. — Где она, эта наша сердитая мама? Почему она мешает нам просыпать мыльные порошки?
Анна стояла на коленях перед открытым чемоданом, из которого она перекладывала в другой, поменьше, плотно заутюженное белоснежное бельё.
— Вон там... — Маринка показала на край ковра. — Там я зацепилась и уронила мыльную перечницу. Я же хотела поскорей!
— Нет, ты зацепилась потому, что никогда не смотришь под ноги, — сердито возразила Анна.
— Ты собираешь меня, как на курорт, — сказал Андрей, неприятно задетый раздражением жены, поняв, что она раздражена потому, что ей приходится заниматься такими мелочами, как сборы его в дорогу. Это его обидело, и он подумал: «А разве я не разделяю вместе с нею домашние заботы?»
— Зачем такое бельё? Положи трикотажное, — попросил он хмуро.
— Сейчас жарко, — и Анна заслонила от него чемодан обеими руками. — Я же знаю! Ты сам будешь доволен. Трикотажного я тоже положила две пары.
— Сколько же всего?
— Пять пар.
— С ума сошла ты, Аннушка! — уж мягче сказал Андрей. — Я ведь еду только на месяц.
— На целый месяц! — вырвалось у неё, и лицо её приняло выражение нежной грусти.
Андрей присел рядом с нею.
— Ты лучше распорядись насчёт ужина, а мы с Маринкой здесь живо всё устроим.
— Правда, мы всё устроим, — обрадовалась Маринка.
— Вы уж устроите! — с сомнением сказала Анна.
Но они действительно собрали и уложили всё очень быстро. После этого Андрей начал заряжать патроны для своего охотничьего ружья — тоже интересное для Маринки занятие, в котором всегда можно принять самое деятельное участие.
— Пыш-ш... — шептала Маринка, вынимая гибкими пальчиками очередную «штучку». — А что, он тоже вылетает из ружья?
— Вылетает, — рассеянно повторил Андрей. — Что вылетает, Марина?
— Пыш... Ну вот этот лохматенький, — и не дожидаясь ответа, она спросила ещё: — А когда гремит, это сам патрон вылетает, да?
— Да.
— Или, может, одни дробины? — допытывалась она, не доверяя уже рассеянным ответам отца. — Может, одни дробины, без патрона, да?
— Да.
— Какой ты, папа! Тогда уж лучше всё сразу и вместе с пыжом?
