— Пойдёмте посмотрим, — сказала она Ветлугину.
— Проходите, проходите, Анна Сергеевна! — вскричал Чулков, бросившись им навстречу.
В это время он чувствовал себя в кабинете Андрея совсем по-хозяйски.
Он осторожно раздвинул людей, толпившихся возле образцов, и, идя боком впереди Анны и Ветлугина, с таким видом подвёл их к столу, что не удивиться тому, что он хотел показать, было уже невозможно. Но Ветлугин и Анна удивились не из вежливости. Они, как и все остальные здесь, были захвачены могуществом, которое являло собой золото, блестевшее из каждого излома руды. Это было сказочное богатство. И это богатство они могли теперь от всего чистого сердца преподнести стране.
18
Красные до черноты, лежали на солнцепёке тяжёлые кисти брусники. От этих тёмных кистей-шишек лбище горы казалось кудрявым.
Анна смотрела на ягоды, раздавленные сапогами тех, кто шёл впереди, осторожно ступала по скользким листочкам, негромко говорила Чулкову:
— Сколько добра зря пропадает! Перебросьте-ка сюда на недельку человек сорок с лесозаготовок! Дайте им норму... ведра два-три.
— Три — много, Анна Сергеевна.
— На такой-то ягоде! Вооружите их совками — больше дадут. Ссыпать можно... в ящики. Зимой вывезем с обратным порожняком. — Анна помолчала, потом сказала доверчиво: — Я, когда была девчонкой, любила ягоды собирать. Меня «кабарожкой» звали на зимовьях. Знаете, коза такая есть — кабарга... Легко я по горам ходила.
Чулков стал рассказывать о своём, но Анна уже не слушала его. Она увидела себя девочкой- подростком. Платок всегда съезжал почему-то с её головы, гладко причёсанной в косу. Андрей любил дёргать её за эту косу Ох, и натрепала же она его однажды за такую грубую шутку! А потом они помирились... Он жил тогда у них только летам, пока в приисковом посёлке не открылась своя средняя школа. Каждую весну, вытянувшийся за время ученья, он вваливался к ним в барак с котомкой. В котомке были потрёпанные учебники — подарок Анне, которая одолевала их в течение года до следующей встречи, — пара белья, застиранного неловкими юношескими руками, да старое одеяло. Появление друга всякий раз казалось влюблённой девочке неожиданно прекрасным.
Анне вспомнилось далёкое осеннее утро. Деревья тонули в слоистой пелене тумана. Расплывчато рыжел над ними огнистый куст солнца, а настоящие кусты, у самой тропинки, мокрые от оседавшей мги, пламенели ярко, свежо, холодно. Мать Анны первая сняла с плеч берестяный короб, обтянутый оленьей шкурой. Они отдыхали: мать, Андрей и Анна. Они ели холодную варёную картошку с огурцами и чёрным хлебом...
Брусника была такая крупная, горы — такие синие. Деревянные пальцы совков покраснели от ягодного сока. Вольный ветер шёл по горам на юго-запад, к Байкалу, он разгонял туман, склонял траву в распадках, играл платком на плечах Анны. Они взбежали вместе с ветром на высокие скалы, Андрей и Анна.
Далеко впереди шумел Байкал, голубо-седой, мощный, дышащий пьяным разгулом.
Анна никогда не видела столько воды. Они посмотрели на шумящее море, друг на друга и поцеловались. Впервые он погладил её тяжёлую косу, Андрей.
Анна взглянула на него. Он шёл совсем близко от неё, но в его прямой спине, в уверенной походке чувствовалось отчуждение и равнодушие. Теперь и в радости он отдалялся от неё.
Анна повернулась к Чулкову, снова заговорила, стараясь отогнать тяжкие мысли:
— Мы ссыпали бруснику в кадки на зимовьях. Это в Баргузинской тайге. Кадки ведер на сорок. Зимой на санях вывозили их. Бывало, выбежишь в кладовку, стукнешь по бочке — ягода несмятая так и покатится, зашумит. Я любила принести её к чаю и облить мёрзлую мёдом... Вы любите с мёдом?
— Люблю, — сказал Чулков. — У нас на Лене тоже этак: осенью целыми артелями ездили по бруснику, с бочками, с ящиками.
Чулков сразу заметил нелады между Анной и Андреем и сам намеренно говорил много, чтобы «не бередить».
19
Около одной канавы Чулков остановился, заложил пальцы рук за узенький ремешок, лукаво подморгнул Андрею.
«Вот мы какие, знай, мол, наших!» — говорило всё его лицо.
Андрей понимающе кивнул и первым вошёл в канаву. Сухо-каменистая, просторная, с устьями шурфов, темневшими на дне её, тянулась она по горе. Именно здесь, в этой простой, свободно открытой канаве, находилось то, что объединило всех пришедших одинаковым волнением. По грубо сделанной лесенке они спустились в шурф. Оруденелая, точно ржавая кварцевая жила, прорвавшая древние граниты, была теперь вскрыта на глубину. В кварце светло блестело густо вкрапленное золото. Местами кварц пророс золотом, как жиром, прямо залился им. Рука человека разрушила породы, и в свежеразломанных кусках руды золото желтело особенно ярко, блестящее, холодное, шероховатое, с крючковатыми краями изломов. Такого золота ни Ветлугин, ни Анна, ни сами разведчики никогда не видели.
— Вот вроде этого было на Королонских приисках по Витиму, — заговорил Чулков, первым нарушая сосредоточенное молчание.
Притихший после всех радостных волнений, он почти с благоговением смотрел на «хитрую» жилу, которая так долго ускользала от него и его товарищей.
— Это ещё у старых промышленников, — продолжал он свои воспоминания. — Только там кварц был уже разрушен, выветрился, рассыпался в песок, и золото можно было просто выбирать. Самородки тараканами в щелях сидели... в скале. Старатели, когда хищничали, крючком их выгребали. Без всякого шума уносили шапками. Богатое золото было, слов нет, а до этого и тому далеко!
— Эх, что бы найти этакую жилу пораньше! — бормотал Ветлугин, рассматривая кусок руды.
Даже радость по поводу открытия не приглушила в нём неприязни и зависти к Андрею.
— Что бы вам денег-то давать нам побольше? — улыбаясь, укорил Андрей.
Как счастлив был бы он теперь, если бы над ним не тяготело предстоящее объяснение с Анной.
— Впору ведь было с подписным листом итти! — продолжал он насмешливо. — А теперь, небось, постараетесь как можно скорее выжить нас отсюда.
— Безусловно, — сказал Ветлугин, снова обозлённый этим нескрываемым торжеством. — Я рад душевно за свои денежки: не зря мы их вколачивали в эту подлую гору.
— Может, на завод развернёмся, — мечтал вслух Уваров, одобрительно блестя на Андрея своими карими, добрыми сейчас глазами: он был благодарен ему за его оправданное деловое упорство. — Как ты думаешь, Анна Сергеевна?
— Теперь можно думать, — сказала Анна. — Золото есть.
— Теперь-то уж оно есть, бессомненно, — подтвердил прямо-таки разнеженный Чулков. — Теперь-то оно от нас никуда не уйдёт. Теперь уже будем гнать да гнать и в глубину и по простиранию. Прослеживать будем. Жила что надо. Ровная, как апельсин!
— Вот уж придумал, — сказала Анна. — Апельсин же круглый...
— А пёс его знает, какой он есть. Слышал я, говорят такое.
Чулков лукавил: он отлично знал, что такое апельсин, но он любил прикинуться закоренелым таёжником, а кроме того, ему хотелось развеселить Анну. Несколько оживлённая богатым открытием, она сразу стала моложе да теперь ещё и смеялась, — значит, всё было как надо: и жила, и золото, и сами они все — хорошие люди.